Воин в поле одинокий - [23]

По лестнице — шаги, у двери — шорох,

И им в ответ — озябших стёкол дрожь.

Где паучок безвременья соткал

Из памяти и тонкой светотени

Раскидистую сеть для отраженья,

Немеркнущего в глубине зеркал.

Где контуры портрета на стене

Ещё видны в неверном лунном свете,

И наши неродившиеся дети

Спокойно улыбаются во сне.

«Ливень кончился разом, истратив себя до предела…»

…Сначала перестанет цвести гречиха

и исчезнут пчёлы.

Из предсказаний Ванги

Ливень кончился разом, истратив себя до предела,

И, как будто избыв непонятную людям вину,

Расправляются ветви, вздыхая легко и несмело,

И тяжёлые капли расплёскивают тишину.

И уже электричка шумит на лесном перегоне,

И синица звенит, словно мир, где ни горя, ни — зла,

Безмятежно круглится в натруженных Божьих ладонях.

И гречиха цветёт. И кружится над нею пчела.

«Бредут в ночи, дорог не разбирая…»

Бредут в ночи, дорог не разбирая,

Кружат, своих не ведая путей,

Слепые миражи земного рая —

Больших идей и маленьких затей,

Сквозь вечный марш уценки и усушки,

Где лай собак страшней, чем волчий вой,

Где пролетарий над гнездом кукушки

Похмельною качает головой.

Сквозь песню, где баян доносит тихо

Кому — неважно…

   Колкий звёздный жмых,

Любимый город, дремлющее лихо,

Мерцающая речь глухонемых,

Насущный хлеб, чуть влажный на изломе,

Обломки кирпичей, осколки слов —

Смешалось всё, как в чьём не помню доме,

В сияющей бездомности миров,

Рождений и смертей, летящих мимо,

В беззвучном вопле обречённых «Я»…

И лёгкость бытия невыносима,

И неподъёмен груз небытия.

Осенний романс

Рассеянный свет — сизовато-рябой, голубиный,

И возле метро, где похмельный сырой неуют

Обшарпанный дядька вздыхает о гроздьях рябины,

Что бьются в окно и полночи уснуть не дают.

И голос — не ах, и ненужный надрыв приблатнённый,

А правду сказать — и слова-то банальны вполне…

Откуда ж тогда эти проблески в памяти сонной,

Откуда тогда эта тонкая дрожь по спине?

Откуда оно — эти комья невысохшей глины,

Вода в колеях, сероватый негреющий свет?

Откуда я шла с этой песней о гроздьях рябины,

С невнятной тоскою о доме, которого нет?

И что там блестело и в горло впивалось осколком?

С какого пожара по ветру летела зола?

Куда я спешила, куда я разбитым просёлком

В телеге тряслась, безнадёжным этапом брела?

Кому — за порог, а кому-то и ласточка в сени

Несёт не войну, а весну на точёном крыле…

Куда ж я теперь бесконечной дорогой осенней

Всё дальше иду по своей сиротливой земле?

«Полковник, я больше не жду известий…»

Полковнику никто не пишет.

Г. Г. Маркес

Полковник, я больше не жду известий.

Стоя на мосту через Лету,

Я подбрасываю монету —

Решка который раз.

Конница с ходу берёт предместье,

Ночь ползёт, размыкая звенья.

Жизнь как выход из окруженья —

Это, увы, про нас.

Право же, что-то вокруг неладно:

Как-то зябко и очень сыро,

Шифры раскрыты, на карте — дыры,

В метеосводках — бред.

Враги ленивы, друзья прохладны,

Тех и других вспоминаю редко,

Память — словно бы рейд в разведку,

В мир, которого нет.

Вчера весь вечер я жгла бумаги:

Письма, которые не написала.

Сон полустанков, печаль вокзала —

В печку за томом том.

Возможно, мне не хватило отваги,

Возможно — времени или силы…

(Судью и весь трибунал — на мыло!)

А впрочем, я не о том.

Послушайте, мой расстрел затянулся:

Кто из наряда больной, кто — пьяный,

Ружья сломаны постоянно,

Порох не подвезли,

Писарь вовремя не проснулся…

Пора уже дело брать в свои руки:

Маятник страха и смертной скуки

Выбить коротким «Пли!».

Наши победы немного значат,

Даже если дорого стоят,

Выжить, прославиться — всё пустое.

Лишь в пораженье — шанс.

«Месяц светит, котёнок плачет»,

Вечность падает в глубь мгновенья,

Ветер никак не стихает, и тени

Отплясывают брейк-данс.

«На горбатом мосту лишь асфальт да чугун…»

На горбатом мосту лишь асфальт да чугун,

Над мостом — проводов непонятный колтун.

Под горбатым мостом — всё бетон да гранит.

Воздух, скрученный эхом, гудит и звенит.

Только нежить-шишига[4] живёт — не живёт,

Чешет тощею лапкой мохнатый живот,

Утирает слезинку облезлым хвостом —

Под горбатым мостом, под горбатым мостом.

Будь ты крут и удачлив, а всё ж без креста

Не ходи лунной полночью мимо моста:

Скрипнет ветка сухая, вздохнут камыши,

В голове зазвучит: «Эй, мужик, попляши!»

И погаснет фонарь у тебя на пути,

И не сможешь стоять, и не сможешь уйти…

Тихо щёлкнут костяшки невидимых счёт —

И закружит прозрачных теней хоровод.

И пойдёшь ты плясать, сам не ведая где…

Всплеск — и только круги побегут по воде.

И ещё раз чуть слышно вздохнут камыши,

Вновь — бетон да гранит, и вокруг — ни души.

«Я на выход брела бесконечно-чужим коридором…»

…Коридоры кончаются стенкой,

а тоннели выводят на свет.

В. Высоцкий

Я на выход брела бесконечно-чужим коридором —

Коммунальным, больничным — то гулким, то вязко-глухим

Сквозь тягучую ругань и взгляды с невнятным укором,

Запах кухни и хлорки, табачный слоящийся дым.

Было много дверей. Окна тоже, мне кажется, были.

Кто-то громко кричал, кто-то молча вставал на пути.

Что-то лязгало, хлопало, билось средь сора и пыли,

Что-то жгло и болело, цеплялось, мешало идти.

Что-то было неправильно, что-то в раскладе нечисто

— Вроде всё на местах, только самого нужного — нет…

Родилась бы мальчишкой — ей-богу, пошла б в машинисты,

Чтоб всю жизнь выводить поезда из тоннелей на свет.