Воин в поле одинокий - [21]

М. Башаков

Безнадёжнейшее сопротивление —

Крестный, а всё же — путь…

Запах ладана, запах тления.

Вспомни — и вновь забудь.

Это — времени колыхание

Гасит мои шаги.

Только прерывистое дыхание,

И — не видать ни зги.

Господи, сколько же раз я пыталась

Выдрать со лба печать…

Что сквозь каменную усталость

Я должна прокричать

В страх, в захрясшие поясницы,

В толщу чужого льда?..

Контрабандист, нарушитель границы —

Вот, кто я есть — всегда.

Болью — живой и горячей — биться,

И, рассыпая звон,

Вдрызг расшибаться об эти лица,

Крепкие, словно сон.

И — всепрощения взор коровий

Скользнёт по казённой стене.

Я никогда не боялась крови.

Просто

   есть вещи

      сильней.

Вспышками яростной мощи вселенной

Сквозь неживую муть —

Сопротивление, —

   благословенно,

Благословенно будь.

Это — бьющий на поражение

И возрождающий вновь

Ток высочайшего напряжения —

Ненависть и —

   любовь.

Поэзия

А я сказала: ты забудешь всех.

И ты забудешь всех на самом деле,

Ты спутаешь часы и дни недели,

Сравняешь неудачу и успех,

И подвиг — с нераскаянной виной,

А истину святую — с грешной ложью,

Чтоб странником слепым по бездорожью

Идти за мной.

«Тщетно отряхиваясь от бытовой шелухи…»

Тщетно отряхиваясь от бытовой шелухи,

Кажется, в ночь с воскресенья на понедельник,

Я поняла, что рай — это место, где можно писать стихи,

И никто не подумает даже, что ты — бездельник.

Там, в раю, моя фляжка всегда полна

Свежей водой, и, что особенно важно,

Там для меня есть время и — тишина,

И карандаш, как посох в пустыне бумажной.

Можно идти, оставляя чуть видный след,

Вырвавшись из коридоров и кухонь душных…

Самое главное — там начальников нет —

Добрых, злых, жестоких, великодушных.

И вот, когда недожаренные петухи

Готовятся клюнуть, ибо в окне — светает,

Я думаю, рай — это место, где можно писать стихи,

Подозреваю, что там их никто не читает.

«Ужмись!..»

«Ужмись!» —

Я старалась,

но места

всё равно не хватало.

«Ещё!» —

словно пружина,

срывалась и била

в первый попавшийся лоб.

«Уймись!» —

Никак не могла

унять истечение жизни.

«Да брось ты!..» —

Бросала.

Но это

был бумеранг.

«Не строй из себя!..» —

если не из себя —

из чего же ещё тогда строить?

«Должна.

Ты должна наступить

на горло собственной песне!» —

И вот

с треском ломаю каблук

об её

   железное горло.

«Если б я родилась, скажем, в благообразной Германии…»

Я люблю тебя, жизнь…

К. Ваншенкин

Если б я родилась, скажем, в благообразной Германии,

Там, где всё аккуратно — коровы, дома, лопухи,

То любила бы пиво, копила бы деньги и знания,

Уважала законы и вряд ли писала стихи.

Если б я родилась в легкомысленно-женственной Франции,

Там, где так хороши и любовь, и вино, и духи,

То изящно флиртуя, я век не сходила б с дистанции —

Заводила романы и вряд ли писала стихи.

Если б я родилась в золотистой, певучей Италии,

Там, где небо смеётся, а солнце — сжигает грехи,

Там, где зреют лимоны, растёт виноград и так далее,

Я бы пела, как птичка, но вряд ли писала стихи.

Но живу я в России, с глазуньей дар Божий не путаю,

Чтоб в ночи не замёрзнуть, полешки последние жгу,

И люблю непонятно за что эту горькую, лютую,

Неуютную жизнь. И стихи не писать — не могу.

«О, как же я их ненавидела…»

О, как же я их ненавидела —

с яростью зверя,

полного сил

и совершенно беспомощного

перед этой маленькой дрянью —

пулей,

выпущенной с безопасного расстояния

двуногим ничтожеством,

с отчаяньем смертника,

понимающего,

что — не успеть,

что ночь — на исходе,

и это уже — всё.

О, как же я их ненавидела —

этих мальчиков из хороших семей.

Они

разбираются в музыке,

немного рисуют,

пописывают стихи

в юности —

от избытка эмоций,

но своевременно

начинают делать карьеру —

не без поддержки,

однако же — трудолюбиво.

Они

продвигаются

на избранном поприще

без особенных взлётов,

однако —

весьма и весьма,

и смотрят на ТВОРЧЕСТВО,

сжигающее людей изнутри,

как на приправу,

экзотический соус

к хорошо приготовленной жизни.

Просьба

Оттого, что я лёгкой и звонкой была,

Не копила добра, не имела угла,

Но любила дорогу в холмистых полях

И умела улыбкой обуздывать страх,

Вы, когда хоронить соберётесь меня,

Я прошу — подведите к могиле коня.

Чтоб рванул он от ямы раскрытой, и чтоб

Комья глины со стуком упали на гроб.

И душа, осознав, что разлука — всерьёз,

Без пустых сожалений, упрёков и слёз

Поклонилась земле и, помедлив чуть-чуть,

На ином скакуне свой продолжила путь.

Из новых стихов

«Я полю посвятить хотела стих…»

Я полю посвятить хотела стих,

Но ветер, что коснулся губ моих,

Дышал полынью и горчил едва.

И были не нужны мои слова

Ни ящерке, мелькнувшей меж камней,

Ни солнечному пятнышку на ней,

Ни травяной вздыхающей волне,

Ни птице, распростёртой в вышине.

И стих лесной был в общем-то неплох,

Но разомлел грибною прелью мох,

И тонкий стебелёк был так раним,

И шмель гудел задумчиво над ним.

А жизнь вскипала музыкой с листа,

Срывалась сонной каплею с куста,

Преображая ужас — в благодать…

Мне никогда такого не создать,

Не выразить, не удержать в зрачках,

В рассыпанных осколках, черепках.

Ни жаром сердца, ни игрой ума

Не сотворить, поскольку я сама —

Лишь только эхо, шёпот тростника,

Чуть слышный стон примятого цветка,

Смех земляники в спутанной траве,

Шальная мысль в Господней голове.

«И работа, и дом — всё тюрьма да тюрьма…»

Земной рай находится на спине у скачущей лошади.