Воин в поле одинокий - [20]

Резкий удар о ладонь ладони,

Медленно погружается, тонет

В бесконечности взгляд.

Воздух ещё меж нами трепещет,

Но за спиною теснятся вещи,

Путь преграждая назад.

Я не вернусь. Моё время сжалось.

Кровь двойника с моею смешалась.

Я закрываю счёт.

Звон стекла, фейерверк осколков…

Первый шаг — больно. Второй шаг — колко.

Третий — уже полёт.

Танец

Все — от винта!

Я начинаю танец.

И вот уже душа моя легка,

И яростно-слепой протуберанец

Выплёскивает из-под каблука.

Мне безразлично, кем была вчера я,

Чем станут завтра кровь и плоть моя,

И я пляшу, кружась и замирая,

В пульсирующем ритме бытия.

Сгорает на лету земное бремя,

Долги, заботы, память и печаль.

И я пляшу, закручивая время

С пространством — в напряжённую спираль.

Но вечности тончайшая иголка

Насквозь пронзает эту круговерть,

И я пляшу —

   на углях,

      на осколках,

Живым огнём отпугивая смерть.

«Прости, классическая Муза…»

Прости, классическая Муза,

Прости, Поэзия сама:

Поэт для общества — обуза.

Его не кормят задарма.

Его начальство терпит еле,

В его карманах — ни шиша,

В его весьма нетрезвом теле

Горит и корчится душа.

Спешат замордовать поэта

И мелкий бес, и крупный гад,

И тихо булькающий в Лету

Трудолюбивый бюрократ.

Лететь Поэту шалой искрой

В дыму житейского костра —

Его погубят карьеристы

И кандидаты в доктора.

Но ты, о чистокровно-нервный,

Мой вечно-яростный Пегас,

Тебя запрягшим, уж наверно,

Копытом зафигачишь в глаз.

Но ты, о Кифаред могучий,

Сквозь тьму, сквозь мертвенную тишь

Стрелой разящей и певучей

Ты за поэта отомстишь.

«Думал — Дед Мороз приходит к детям…»

Думал — Дед Мороз приходит к детям,

Оказалось — дяденька за деньги.

Думал — это крылья вырастают.

Оказалось — уровень гормонов.

Думал — это минимум до гроба.

Оказалось — на год не хватило.

Думал — потерпеть ещё немного,

Оказалось — минимум до гроба.

Думал, что выходит на свободу,

Оказалось — в камеру другую.

Думал, прямо к Богу постучался,

Оказалось — адресом ошибся.

Думал — вот без этого уж точно

Жить нельзя. А оказалось — можно.

Думал — выжил!.. Ну, теперь-то можно…

Оказалось — время жизни вышло.

«Любовь, что движет Солнце и светила…»

Любовь, что движет Солнце и светила,

Меня таки однажды посетила.

Оставшуюся после благодать

До самой смерти мне не расхлебать.

«Муж многоумный решил в вечность пробраться украдкой…»

— Чтобы попасть в вечность, надобно иметь учеников.

— Да, и, по возможности, каждый день.

Из разговора

Муж многоумный решил в вечность пробраться украдкой,

Много извёл он чернил, бумаги попортил вотще.

И, вдохновлённый вполне, научную школу возглавив,

Сколь позволяло здоровье, учеников он имел.

Силы истратил в борьбе, задолбал до хренищи народу,

И, наконец, отошёл, в лаврах и званиях весь.

И, рассыпаясь во прах, в небытии растворяясь,

Всё же услышать успел вечности гулкий зевок.

Вещь в себе

Он ничего не мог с собой поделать,

Он в поисках себя сбивался с ног,

Он озверел, ему всё надоело,

Он места отыскать себе не мог.

Однажды он с собою был в разлуке,

И, видимо, назло своей судьбе

Решил себя взять в собственные руки,

Но вскоре стал противен сам себе.

Тогда он вышел из себя и сразу

Поднялся над собой и так завис,

Но сила притяжения — зараза —

Его достала и стянула вниз.

Он огорчился, но не растерялся,

В себя надумал было заглянуть,

Но расхотел и с силами собрался,

Чтобы враз через себя перешагнуть.

И он шагнул спокойно и упрямо,

Подумав: «На войне как на войне!»,

Но вдруг споткнулся, наступивши прямо

На горло песне, собственной вполне.

Придя в себя, он со своей судьбою

Не спорил больше — всё прошло, как сон.

В себе он разобрался и собою

Остался, в общем, удовлетворён.

«Я на левое ухо — Бетховен…»

— Извините, я немного Бетховен на это ухо.

— Хорошо, что не Ван Гог.

Из разговора

Я на левое ухо — Бетховен,

А на правое ухо — Ван Гог.

И герр Питер средь разных диковин

Меня б заспиртовал, если б мог.

Но сравнения падают в лузу,

Словно шарики. Так, например,

Я на правое око — Кутузов,

А на левое — явно Гомер.

Я — Маресьев на левую ногу,

Хоть ты смейся, пожалуй, хоть плачь.

А на правую ногу, ей-богу,

Я — Джон Сильвер, искатель удач.

И без всякого газа и флёра

Я скажу, чтоб прошибла вас дрожь:

Я на левую руку — Венера,

А на правую — Нельсон. Так что ж?

Что там уши да очи — взгляни-ка:

Я на самом-то деле, увы, —

Просто Самофракийская Ника

В отношенье своей головы.

«Я — всей душою горя и любя…»

Я — всей душою горя и любя.

Мне же в ответ: «Пойми,

Со стороны посмотри на себя —

Стыдно перед людьми».

И на смиреннейшее «Прости!» —

Дрожь покрасневших век,

Вздох: «Ну когда ты себя вести

Будешь как человек!»

И на отчаянное «За что?» —

Лишь поворот спиной:

«Люди выносят ещё не то —

Так что терпи, не ной».

На вдохновение и на труд —

Только усмешка: «Что ж,

Знаешь, как люди умеют? — А тут

Просто твой выпендрёж».

Но дожила, дождалась наконец —

Знамя победы, рдей! —

Я — с ерундою, а мне: «Молодец!

Всё прям как у людей».

Только вот, как башкой ни крути,

Слышу собственный смех:

«Так притвориться! Так провести

Всех, ну буквально — всех».

Кажется, в гору пошли дела,

А на душе — грешок:

Вроде и впрямь людей провела —

Как-то нехорошо…

Разоблачат — и взведут курки…

Так вот и стой в полный рост,

Пряча то крылышки, то клыки,

То чешую, то хвост.

«Безнадёжнейшее сопротивление…»

…Моё сопротивление нелюбви.