Воин в поле одинокий - [27]

Шрифт
Интервал

Лунный жемчуг сжимая в горсти.
Выходи! Нет богатства безгрешней
И надёжней сокровища нет,
Чем мерцающий, тихий, нездешний,
Расточившийся в воздухе свет».

Простая песенка

А все — по парочкам,
Лишь мы — поврозь,
Свечи огарочек
В ведёрко брось.
А все — в обнимочку,
Лишь мы — бочком.
Улыбка… Снимочек…
Да в горле — ком.
А все — влюблённые,
Лишь мы — друзья.
Слезу солёную
Сглотнуть нельзя.
А все целуются,
Лишь мы бредём
По разным улицам
В казённый дом,
Где горечь в чарочке
Да в стенке — гвоздь.
И все — по парочкам,
А мы — поврозь.

«Ангел мой, ты когда-нибудь мне простишь…»

Ангел мой, ты когда-нибудь мне простишь
Глупые рифмы, мелочные обманы,
Висельный юмор, мёртвую рыбью тишь,
Резкий вскрик расстроенного фортепьяно,
Эти попытки прошлое разжевать,
Вывернуться, слова языком корёжа…
То-то смешно: всю жизнь за любовь воевать,
Чтоб изнутри взорваться потом от неё же.
Ах, мой ангел, дивно любовь хороша —
Света светлее, неуловимей тени…
Надо было с детства ею дышать
И привыкать к перепадам её давленья.

«Получив от судьбы приблизительно то, что просил…»

Получив от судьбы приблизительно то, что просил,
И в пародии этой почуяв ловушку, издёвку,
Понимаешь, что надо спасаться, бежать, что есть сил,
Но, не зная — куда, ковыляешь смешно и неловко.
Вот такие дела. Обозначив дежурный восторг,
Подбираешь слова, прилипаешь к расхожей цитате.
Типа «торг неуместен» (и правда, какой уж там торг!),
Невпопад говоришь, и молчишь тяжело и некстати.
А потом в серых сумерках долго стоишь у окна,
Долго мнёшь сигарету в негнущихся, медленных пальцах,
Но пространство двора, водосток и слепая стена
Провисают канвою на плохо подогнанных пяльцах.
Ты в седле пригибаешься, ткань разрывая легко,
Чётким ритмом галопа дыханью земли отвечая…
И вскипает июль. И плывёт высоко-высоко
Над смеющимся лугом малиновый звон иван-чая.

Письмо из отпуска

В. Маслюкову

Каждый день я мысленно пишу Вам,
Мой бесценный друг и собеседник,
Длинные занудливые письма
С рассужденьем и перечисленьем
И т. п. из N-ского уезда, волости
С заброшенной турбазы,
Где, сгустившись, время застывает
Каплями смолы на медных соснах.
Я пишу, но дело до бумаги
Как-то не доходит: все попытки
Неуклюжи, неточны, неловки.
Слово уплощается, дыханье
Исчезает, чёткий контур мысли
Будто размывается… И, в общем,
Я почти уже не понимаю,
Что сказать хотела, и, опять же, —
Для чего. Но всё-таки сегодня
Я слова увязываю в строчки
И пишу, из вредности, должно быть —
Из привычки всё сводить к абсурду
И самой себе противоречить.
Как живём? Да очень даже просто.
Никому, надеюсь, не мешаем.
Нас никто не трогает. Готовить,
Слава тебе господи, не надо.
Нет знакомых. Связь вполне плохая.
Воздух же, напротив, столь чудесен,
Что порою в памяти всплывают
Строчки о покое и о воле.
Вы в одном из писем размышляли
О природе творчества: таланта
Явно недостаточно, потребна
Сила — непонятно лишь какая.
А по мне — так всё гораздо проще:
Тот, Кто создавал нас, был Творцом, и
Если дал нам образ и подобье,
Стало быть, вложил в нас и способность
К творчеству. Но каждый — ретранслятор
В мире, где кругом — одни помехи.
Чтоб сквозь этот шум поймать настройку
И сосредоточиться, немного
Нам и нужно — лишь покой и воля.
Чем мы занимаемся? Представьте:
Ленимся, но вовсе не скучаем.
Пьём чаёк да слушаем пичужек —
Их на удивление тут много:
Всяких разных чижиков, овсянок,
Пеночек и прочих трясогузок.
Имена их я, увы, не знаю,
Но мила мне эта беззаботность,
Лёгкая естественность полёта
Пусть лишь только видимость И всё же…
Скажете: рефлексы. Не согласна:
Мужество недолгих, хрупких жизней —
Щебетать у смерти под прицелом.
Утром собираем землянику,
Схожую с запёкшеюся кровью,
Нюхаем, любуемся, а после —
Лопаем довольно прозаично.
В озере купаемся. Стрекозы
Шелестят над сонною водою,
То кружась, то резко замирая,
То опять в стремительном полёте
С ярким бликом солнечным играя.
Только вот почувствуешь случайно
Тусклый блеск фасеточного глаза,
Взгляд непроницаемо-нездешний
На себе — и станет как-то зябко.
Вот ещё о жизни: тут недавно
Мы с трудом пристроили котёнка.
Принесли его с помойки дети —
Он один в живых остался чудом.
Мы бы взяли в город, да куда нам!
Нас и так соседи еле терпят.
Приняла его библиотекарь.
Ежели ещё в селеньях русских,
В нищей полувымершей деревне
Искры милосердия остались,
То они вот здесь — в библиотеке,
Той, куда почти никто не ходит,
Да ещё, быть может, в местной школе,
А больницу тут давно закрыли.
Впрочем, я в патетику впадаю,
А хотела-то сказать всего лишь,
Что, пристроив этого беднягу,
Все мы были счастливы безмерно
Целый день, — а это очень много.
Муж нашёл занятье — ловит рыбу
И обратно в воду выпускает,
Сын растёт и девочке соседской
То кидает мячик, то — воланчик.
Ну а я брожу себе бесцельно
Между сосен с риском заблудиться
(Тут мои способности известны),
Или же — сижу в траве, и только
Лишь смотрю, и даже не читаю.
Наблюдала как-то за шмелями
Целый час — и мне не надоело:
Так они серьёзны, и спокойны,
И поглощены своей работой.
А над ними — бабочки. Их танец —
Лёгкое, беззвучное мерцанье —
Был исполнен радостного смысла,
Вечно ускользающей улыбки.
Словно цель у всех иная вовсе,
Нежели простое выживанье,
Продолженье рода или вида,
Словно им доподлинно известно,
Почему и для чего всё это,

Еще от автора Екатерина Владимировна Полянская
На горбатом мосту

В шестую книгу известной петербургской поэтессы Екатерины Полянской наряду с новыми вошли избранные стихи из предыдущих сборников, драматические сцены в стихах «Михайловский замок» и переводы из современной польской поэзии.


Рекомендуем почитать
Послания

Книгу «Послания» поэт составил сам, как бы предъявляя читателю творческий отчет к собственному 60-летию. Отчет вынужденно не полон – кроме стихов (даже в этот том вошло лишь избранное из многих книг), Бахыт Кенжеев написал несколько романов и множество эссе. Но портрет поэта, встающий со страниц «Посланий», вполне отчетлив: яркий талант, жизнелюб, оптимист, философ, гражданин мира. Кстати, Бахыт в переводе с казахского – счастливый.


Ямбы и блямбы

Новая книга стихов большого и всегда современного поэта, составленная им самим накануне некруглого юбилея – 77-летия. Под этими нависающими над Андреем Вознесенским «двумя топорами» собраны, возможно, самые пронзительные строки нескольких последних лет – от «дай секунду мне без обезболивающего» до «нельзя вернуть любовь и жизнь, но я артист. Я повторю».


Накануне не знаю чего

Творчество Ларисы Миллер хорошо знакомо читателям. Язык ее поэзии – чистый, песенный, полифоничный, недаром немало стихотворений положено на музыку. Словно в калейдоскопе сменяются поэтические картинки, наполненные непосредственным чувством, восторгом и благодарностью за ощущение новизны и неповторимости каждого мгновения жизни.В новую книгу Ларисы Миллер вошли стихи, ранее публиковавшиеся только в периодических изданиях.


Тьмать

В новую книгу «Тьмать» вошли произведения мэтра и новатора поэзии, созданные им за более чем полувековое творчество: от первых самых известных стихов, звучавших у памятника Маяковскому, до поэм, написанных совсем недавно. Отдельные из них впервые публикуются в этом поэтическом сборнике. В книге также представлены знаменитые видеомы мастера. По словам самого А.А.Вознесенского, это его «лучшая книга».