Воин в поле одинокий - [28]

Шрифт
Интервал

Словно бы основы мирозданья
Держатся трудом их терпеливым,
Равно как беспечным этим танцем.
Помните, Вы как-то мне писали
Об одном художнике, который
Обречён был, точно знал диагноз.
И, однако, продолжал работать
Каждый день — упрямо и спокойно.
Он, конечно, умер. Но в картинах
Смерти не осталось и в помине.
Вот и всё: в траве сидел кузнечик,
Обречённый маленький маэстро.
Он был отрешён и вдохновенен,
И в признанье нашем не нуждался
В такт ему вздыхал высокий ветер,
Трепетала робкая осина,
Замирал восторженно орешник,
И, казалось, небо наклонялось,
Чтобы лучше слышать музыканта.
Не зову. Звучало бы издёвкой
Или же формальностью пустою
Это приглашенье. И, к тому же,
К странствиям во времени я больше
Склонности имею, чем в пространстве.
Оттого-то и на расстоянье
Вы мне ближе, впрочем, как все те, кто
Дороги действительно. Простите,
Если утомила. И на этом
Остаюсь — неведомо на сколько —
Искренне ничья, неважно где, но
В каждой из вполне чужих вселенных
Помнящая Вас —
      Екатерина.

Хроника одного вечера

Стих подпирал. Он должен был явиться,
Он был готов к рождению вполне.
Как всякой Божьей твари, угнездиться
Для оной цели нужно было мне.
Домой нельзя, там оседлают сходу,
Но — не беда: полно кафе окрест…
Зашла в одно, а там полно народу.
И все едят. И нет свободных мест.
В другом — невыносимо, беспрестанно
Гремел динамик, слух терзая мой…
А третье было мне не по карману.
Я плюнула и побрела домой.
На кухне — звон и резкий визг соседки,
А в комнате — счастливый теле-сон.
И, пометавшись, будто волк по клетке,
Я потихоньку выскользнула вон.
На набережной села на ступени,
Но, видно, неудачен был момент:
И страж порядка, полный подозрений,
Навис и попросил мой документ.
Ну что ж — с собою паспорт, слава богу.
Всмотрелся. Криминала не нашёл:
Сижу, пишу… Взглянул довольно строго,
Но — разрешил. И с важностью ушёл.
И снова я распутываю нити,
Хватаю ускользающий кураж…
Вдруг чей-то голос: «Выпить не хотите?» —
И пальцы выпускают карандаш.
Оглядываюсь: пара пожилая,
Уже «под газом», но ещё — вполне,
Друг друга через слово посылая,
Усердно ищет истину в вине.
«У нас сегодня дата: двадцать восемь…
И всё живём! Я — дура, он — подлец…
Ну, выпейте за нас! Мы очень просим!
Иначе — разругаемся вконец».
Я поняла, что чаша не минует.
Блаженны миротворцы!.. Сгинул стих.
И долго-долго исповедь дурную
Я слушала, и утешала их.
Стемнело. Я уйти заторопилась,
Но различила сказанное вслед:
«И всё-таки она бы утопилась.
Записку дописала б — и привет!
Мы — вовремя… Их много тут — с приветом…»
Вот это — приговор! И нечем крыть.
Ведь если я могу не быть поэтом,
То кем угодно я могу не быть.

Элегия

Михалу Буковскому

В недобрые, глухие времена,
В нетопленной и не своей квартире,
В неласковом и неуютном мире
От рюмочки медового вина
Я захмелею, и припомню сад,
Где каждый шаг — и бывший, и небывший,
И мраморного Кроноса застывший,
Божественно-отсутствующий взгляд.
Крик цапли, по воде — дрожащий след,
И серых крыльев взмах неторопливый,
Струящийся каскад плакучей ивы,
Мерцающий в листве медовый свет.
Вдоль берега — тропинки поворот,
Кружение листа, чуть слышный шорох,
Высокое молчание на хорах
Деревьев…
Только тень моя вздохнёт
Над тенью ветки, словно над строкой,
И полетит вдоль призрачной аллеи,
И, божество недвижное жалея,
Коснётся камня тающей рукой.

Две вариации на весьма заигранную тему

1. «Мне отчего-то вспомнился Полоний…»

Мне отчего-то вспомнился Полоний —
Не в меру любопытный старикан,
Тщеславием своим прогнав остатки
Житейской даже мудрости, решил,
Что принц безмерно в дочь его влюбился,
И тронулся от этого умом.
Старик несчастный! Кабы не тщеславье,
Наверняка бы мог сообразить,
Что от любви лишаются рассудка
Лишь только женщины. Любовь для них —
Среда естественного обитанья,
Смысл жизни, свет и воздух. Без неё
Всё чахнет, гаснет или каменеет.
Ум женщины не хочет воспринять
Мир без любви, предпочитая само —
Уничтоженье. Для мужчин любовь —
Хороший соус к основному блюду.
А блюдо очень разным может быть:
Карьера, власть, влияние, богатство,
Война, работа, слава или — месть.
Они на этом могут помешаться.
Но чтобы на любви? Помилуй Бог!
Такого не бывает. Невозможно…

2. «Трагичный принц придворных попросил…»

Трагичный принц придворных попросил
Сыграть на флейте, а его оставить,
Поскольку человек, как инструмент,
Сложнее трубки с дырками, к тому же —
Звучит довольно гордо… Всё же принц
И сам играл довольно увлечённо.
Причём на всех. И всюду сеял беды,
Себе присвоив право на игру.
Мы даже в горе можем быть забавны,
И любопытны можем быть вполне.
Всё кажется, чем больше мы узнаем,
Тем будем защищённей… Чёрта с два!
Лишь тот спокойно спит, кто мало знает.
А от судьбы никто не уходил.
Но хватит о придворных. Их так много.
Причём, увы, не только при дворе.
Они везде. Любое учрежденье
Придворными кишит — куда ни плюнь,
Всё попадёшь в придворного. К тому же,
Они похожи аж до тошноты —
Тщеславны, любопытны, суетливы.
И все играют. И бездарны все.
Лишь только настоящие актёры,
Которые, казалось бы, должны
Искать признанья, похвалы и славы,
Корыстно лицедействовать и быть
Довольно равнодушными на деле
К сюжету, к роли — только лишь они,
Очищены огнём бездымной страсти,
Неведомым талантом проживать
Чужие жизни, умирать стократно

Еще от автора Екатерина Владимировна Полянская
На горбатом мосту

В шестую книгу известной петербургской поэтессы Екатерины Полянской наряду с новыми вошли избранные стихи из предыдущих сборников, драматические сцены в стихах «Михайловский замок» и переводы из современной польской поэзии.


Рекомендуем почитать
Послания

Книгу «Послания» поэт составил сам, как бы предъявляя читателю творческий отчет к собственному 60-летию. Отчет вынужденно не полон – кроме стихов (даже в этот том вошло лишь избранное из многих книг), Бахыт Кенжеев написал несколько романов и множество эссе. Но портрет поэта, встающий со страниц «Посланий», вполне отчетлив: яркий талант, жизнелюб, оптимист, философ, гражданин мира. Кстати, Бахыт в переводе с казахского – счастливый.


Ямбы и блямбы

Новая книга стихов большого и всегда современного поэта, составленная им самим накануне некруглого юбилея – 77-летия. Под этими нависающими над Андреем Вознесенским «двумя топорами» собраны, возможно, самые пронзительные строки нескольких последних лет – от «дай секунду мне без обезболивающего» до «нельзя вернуть любовь и жизнь, но я артист. Я повторю».


Накануне не знаю чего

Творчество Ларисы Миллер хорошо знакомо читателям. Язык ее поэзии – чистый, песенный, полифоничный, недаром немало стихотворений положено на музыку. Словно в калейдоскопе сменяются поэтические картинки, наполненные непосредственным чувством, восторгом и благодарностью за ощущение новизны и неповторимости каждого мгновения жизни.В новую книгу Ларисы Миллер вошли стихи, ранее публиковавшиеся только в периодических изданиях.


Тьмать

В новую книгу «Тьмать» вошли произведения мэтра и новатора поэзии, созданные им за более чем полувековое творчество: от первых самых известных стихов, звучавших у памятника Маяковскому, до поэм, написанных совсем недавно. Отдельные из них впервые публикуются в этом поэтическом сборнике. В книге также представлены знаменитые видеомы мастера. По словам самого А.А.Вознесенского, это его «лучшая книга».