Военный коммунизм в России: власть и массы - [93]

Расстрел такого количества людей в кратчайшие сроки был задачей не из легких даже для опытного в этих делах отлаженного репрессивного аппарата ЧК. Организация казней осуществлялась со значительными дефектами. Как правило, приговоренные выводились большими группами за город и расстреливались беспорядочно, гуртом. Один эпизод расстрелов описывается в обращении одного видного феодосийского коммуниста в ЦК РКП(б). В Феодосии на расстрел была выведена очередная партия в 29 человек, больных и инвалидов, накануне положенных в госпиталь. «Расстрел был обставлен невероятно жестокими условиями: предназначенные к расстрелу предварительно раздевались почти донага и в таком виде отправлялись на место расстрела. Здесь, видимо, стрельба производилась прямо в толпу. Окраины города огласились воплями и стонами раненых. Кроме того, вследствие, может быть, стрельбы в густую толпу, многие из расстреливаемых оказывались неубитыми, а лишь легко раненными»[495]. Оставшиеся в живых по окончании стрельбы разбегались, расползались по окрестностям, и их появление в деревнях и на окраинах городов в голом виде и почти в сумасшедшем состоянии производило неизгладимое впечатление га население. Их прятали, кормили и направляли либо в горы, либо скрывали в госпиталях. Когда же эти факты стали известны чекистам, то начались аресты и расстрелы укрывателей, пошла цепная реакция массовых расстрелов не только офицеров, буржуазии, чиновничества, но и простых обывателей, крестьян и даже рабочих. Трясина террора просто засосала те карательные органы, которые его проводили. В результате, имея целью добить остатки контрреволюции и уничтожить классово чуждый элемент, советские карательные органы с силой ударили по всему населению Крыма.

Социальный состав попавших под репрессивный молот ЧК оказался крайне пестрым, здесь были все слои населения. Как свидетельствует Мельгунов, в Севастополе расстреляли около 500 портовых рабочих за то, что содействовали погрузке Врангеля на корабли[496]. Были арестованы и расстреляны некоторые зеленые, в свое время помогавшие коммунистам-подпольщикам. Сделали было попытку расправиться и с махновцами, штурмовавшими вместе с большевиками Сиваш, но те лихо выскочили из крымской бутылки, с боем прорвав окружение. Репрессии затронули и сам партийно-советский аппарат. Землячка проводила постоянные чистки кадров и без колебаний отправила многих работников в особые отделы и ЧК.

Учитывая то обстоятельство, что при первой регистрации белых офицеров были оставлены и амнистированы местные жители, то, естественно, в Крыму у них имелись и семьи, и родственники. Как докладывал по горячим следам наркомнацу Сталину и ЦК РКП(б) приезжавший в Крым в марте — апреле 1921 года Султан-Галиев:

«Самое скверное, что было в этом терроре, так это то, что среди расстрелянных попало очень много рабочих элементов и лиц, оставшихся от Врангеля с искренним и твердым решением честно служить Советской власти. Особенно большую неразборчивость в этом отношении проявили чрезвычайные органы на местах. Почти нет семейства, где бы кто-нибудь не пострадал от этих расстрелов: у того расстрелян отец, у этого брат, у третьего сын и т. д.»[497].

Землячка писала в Оргбюро ЦК, что у крымских партийных и советских работников сохранилась связь с буржуазными слоями и «от красного террора у них зрачки расширяются и были случаи, когда на заседаниях Ревкома или Областкома вносились предложения об освобождении того или иного крупного зверя только потому, что он кому-то из них помог деньгами, ночлегом»[498].

У старых крымских коммунистов-подпольщиков зрачки были в порядке, когда во времена еще белого террора по приговору военно-полевого суда под председательством генерала Кутепова на главных улицах Симферополя в течение недели развешивалось по 50 и свыше казненных. Оставшиеся в живых продолжали самоотверженно работать. Но уже при Советской власти, будучи во главе партийных и советских органов, многие из них «прибегали» с заявлениями о том, что они снимают с себя обязанности и т. п. Такие заявления стоили им положения, как, например, освобожденному и арестованному за подобные действия секретарю бюро Севастопольского комитета РКП(б) Куценко.

Султан-Галиев писал, что среди всего крымского населения красный террор, расстрелы вызвали «неизгладимо-тяжелую реакцию» и сильное озлобление[499]. С усилением антисоветского настроения и возможными последствиями на полуострове нельзя было не считаться. Поэтому 2 января 1921 года на заседании Крымского обкома было принято решение «согласиться с мнением Крымчека, чтобы особый отдел, вынося приговор о расстреле, вместе с тем делал постановление о высылке из Крыма семьи расстрелянного»[500]. И поползли на север эшелоны с семьями казненных, умножая по пути число жертв красного террора в Крыму. Сталинская практика ЧСИР зиждилась непрочном фундаменте ленинского периода.

Крым в разное время именовали то Всероссийской, то Всесоюзной здравницей, а в 1921 году его называли «Всероссийским кладбищем».

Масштабы бойни, учиненной в Крыму, потрясали воображение современников, и о числе ее жертв ходили самые разнообразные слухи и сведения. Мельгунов в своей книге приводит некоторые данные, почерпнутые из различных источников: 50.000, 100.000–120.000 и даже 150.000. «Какая цифра соответствует действительности, мы, конечно, не знаем», — признается он