Военные кони - [4]

— Ваше превосходительство! Не тяните платка. За здоровье ваше не отвечаю.

Знали все, что вынь генерал платок белый да махни им перед конём — смерть ему будет. Затопчет его конь вместе с платком.

Смутился генерал, потеет, молчит, рукой уже шевелить боится. А конь рад. Поглядит на генерала, подастся чуть в сторону и опять всем телом наедет и толкнёт… До синяков набил генеральскую спину…

Никогда бы не кончилась эта сцена, если б вахмистр не подозвал солдата и шёпотом не сказал бы ему:

— Возьми овса — засыпь ему с той стороны.

Хитёр был вахмистр — старая казарменная крыса.

Как влез солдат с другой стороны на стенку да постучал меркой о кормушку — взглянул Чёрт туда и видит… Что за чудо?

Никогда в это время его не кормили. Да ещё столько овса! Потянул он ноздрями, взял на запах: не обман ли?

Нет, не обман. Пахнет овсом. Полез он в ту сторону и как припал к овсу, ударив в него мордой, — генерал вывалился из станка, что куль с подмокшей мукой, едва на ногах держится. Только и смог показать на Чёрта и, тряхнув ручкой, сказать:

— Эту скотину немедленно продать — к чёрту, чтоб духа не было…

VI

Вскоре после того вахмистр послал солдата покупателя на Чёрта искать. Как узнали солдаты, что сейчас придут покупать Чёрта, сбежались толпой в конюшню. Пришёл и покупатель — маленький, щупленький татарин. Бородка висела у него щипаная, точно из войлока, пальтишко засаленное, руки крошечные, зато глаза широкие, что у птицы.

Оглядел татарин лошадей, похвалил:

— Хорошо лошак, ой, очень хорошо лошак…

Подвели его к Чёрту и отодвинулись.

Пришёл тут вахмистр, взглянул на покупателя и усмехнулся:

— Где ж тебе одному, — помощников поискал бы. Погибнешь с ней — это чёрт, а не лошадь. Гляди-ка, на цепях держится…

Татарин хитро потёр руки и засмеялся.

— Зачем чёрт? Хорош лошак. Пачему продаёшь?

Обошёл он вокруг коня, поглядел внимательно на цепи, которыми тот был привязан, и говорит:

— Седло ему ни к — чему. Зачем обижать лошак? Мы его продавать хорошему хозяину будем. Он работать будыт. Посмотри, пожалуйста.

Татарин спокойно вошёл в станок, снял цепи с Чёрта, вынул из кармана верёвку. Солдаты стояли молча, затаив дыхание, как на смотру. Чёрт увидал верёвку, тряхнул головой, переступил с ноги на ногу и почесался боком о стенку. Татарин надел ему верёвку на шею, закрепил узлом и повернул Чёрта к выходу. Толпа дрогнула. Кто-то из дерзости помахал платком. Чёрт даже не поднял головы.

Татарин вывел его на двор, и тут только Чёрт сделал первое быстрое движение: он потянулся к траве, которой не видел уже давно. И когда татарин уводил его за ворота, изо рта Чёрта торчали недожёванные травины.

ВЕСЕЛЫЕ ЛОШАДИ

I

Маршевый эскадрон готовился к учебной рубке.

Нужно было, идя через поле, пройти мимо крестовины с прутьями, срубить прут, подняв руку высоко и прямо над головой, уколоть концом шашки соломенное чучело, лежащее на земле, и стать на другом конце поля, похлопывая по шее разгорячённого скакуна.

Эта скачка одинаково волнует всегда и старых, и молодых лошадей. Справа налево стояли в ряду эскадрона неразлучные товарищи-кони: Чирий, Чайничек, Чурило и кобыла Облигация. Дружба их была самая искренняя и бескорыстная. Стоило ударить одного из них, как они все начинали вопить; стоило на водопое озорному коню из чужого взвода толкнуть Чайничка, как все бросались ему на помощь.

Ночью в конюшне наступала минута, когда дневальный закапывался в копну сена и засыпал. Тогда Облигация снимала зубами недоуздок с Чайничка, он снимал недоуздок с Чурила, Чурило с Чирья, и они вчетвером шли щипать сено, толпясь вокруг безмятежно храпевшего дневального.

В это время проход конюшни — четыре шага в ширину и тридцать шагов в длину — принадлежал им. Они могли бегать по конюшне сколько им хотелось. И они задирали товарищей, страдавших бессонницей, и лягали спящих. Но горе было тому коню, который осмеливался бы оспаривать их власть. Они бы загнали его в станок, и даже метла дневального, хорошая новая жёсткая метла с толстой палкой, не спасла бы несчастного коня от избиения. Такова была эта неразлучная четвёрка.

Вернёмся к рубке.

Сначала тронулся тёмный широкоплечий Чирий. На нём сидел гусар Рожин. Чирий вмиг пересёк поле, шашка сверкала на морозе, как ледяное колесо, прут упал, на его место наставили новый.

Чайничек любил идти боком, косясь одним глазом назад. Не доходя до прута, он споткнулся, прыгнул налево и обнёс всадника. Напрасно Корнилов, сидевший на нём, махал шашкой: в этот день на Чайничка напало упрямство.

Тогда, обиженная за товарища, рванулась кобыла Облигация. Тяжело дыша и волнуясь, она шла плавно, как птица. У её хозяина Мармора была своя уловка. Он рубил лучше всех, но рубил по-казацки, сплеча. Это строго запрещалось. Поэтому сначала он подымал руку с клинком высоко и прямо. Но у самого места переносил он руку вбок и налево и рубил так, что прут свистел в воздухе, перевёртываясь.

Так мчался Мармор, почти выбрасываясь из седла, с перекошенным лицом, и свистел при этом. Все гусары завидовали его рубке, и у него в эскадроне было много последователей.

За Мармором Авдеев поднял в галоп Чурила. Ему очень хотелось рубить так же лихо, как Мармор. Он так же занёс шашку и ударил слева направо и даже засвистел. Чурило, опьянённый морозом и гонкой, пыхтя, перелетел поле. Но сзади бежали за Авдеевым гусары и кричали: