Водяные знаки - [8]

И лунная скользнула арабеска

На стену сквозь стекло оконных сот.

«За каменными стенами — жара…»

За каменными стенами — жара,

Расплав дрожащий горных очертаний,

Разгневанное солнце, мошкара,

И птичьих всевозможных толкований

Над крышей черепичною протест, —

У ласточек и дятлов всё инако, —

Одни поют счастливый анапест,

Другие ставят мозг пичужий на кон.

Одни стригут воздушные версты,

Порхают бесшабашно и бездонно,

Другие долбят столб до пустоты

Пестрядной стаей. Ласточки стозвонно

Над головой моей пронзают ширь,

А дятлы дробь выстукивают стойко,

Но сколько новых дупел не мостырь,

Навряд червей наковыряешь столько.

Зато красивы — шапки набекрень,

А из-под шапок — с пёрышками уши…

Огромный аист эту дребедень,

Взирая с крыши, подрядился слушать.

Молчит и смотрит, — руку протяни, —

В манишке белой с чёрной оторочкой…

Ко мне приходят, что ни день, они

И остаются кадром или строчкой.

Мы с псиной нынче ленимся гулять,

Да и куда спешить-то нам, ей Богу!

Я мну прилежно целый день кровать,

Она мне подражает понемногу.

Авось, спадёт жара, пойдём к реке,

А там журчат меж валунами струи,

И ветерок пространство жмёт в руке

И ласточкам отважным навстречь дует.

Потом вернёмся мокрые домой, —

Марго, купаясь, всю меня намочит,

И южный вечер плащ раскинет свой

И о горячем чае похлопочет…

«Шероховатость шороха дождя, —…»

Шероховатость шороха дождя, —

Нестройный звук ночного несмыканья,

Нервозной неотвязности… Войдя

В весёлый раж, приблизил расстоянья

И в струях тени мигом растворил,

Перестрелял листву и в водостоке

Лезгинку жестяную долго бил,

Но прочь ушёл, уняв свои потоки.

Наутро розы в росах расцвели,

Махровый пурпур воздымая к небу…

И лёгкий пар струился от земли,

И пела птица про ночную небыль…

Равноденствие чувств

Два рода

Годовые кольца эпителия

Наросли, — их бритвой не стесать.

Сантиметром ствол судьбы померяю

И обновки стану примерять.

Не скрести же прошлое железами,

Раз врастает в ткани бытия

И своими дразнит антитезами,

В мир свой переполненный маня.

Тут и шляпки найдены с вуалями,

Вот под стать им — чёрный башмачок,

Целый короб с бусами да шалями,

Кружев перепутанных моток

И понёвы, словно только вышиты,

Тут и лапти — лыковый шажок,

Вперемешку где такое сыщете, —

Грубый холст, да шёлковый стежок?

Бабушки не ладили, не виделись!

Посредине ножниц — малый гвоздь, —

Прошлого пылящуюся живопись

Собрала я, к счастью, довелось.

Сердцем помяну, такие ль разные,

Если мне и та, и та — родня!

Обе не любили флаги красные

И до смерти верили в меня.

Обе за дождями, за туманами…

Я, молясь на ваши образа,

Над своими бедами и ранами

Вижу ваши скорбные глаза.

«Качнулся маятник, — прикосновенье Бога…»

Качнулся маятник, — прикосновенье Бога

Заставило эпоху умереть.

Улитка времени помедлила немного

И поползла, чтоб к будущей успеть.

Земная прочно навигация зависла,

Ориентиры потеряв свои,

В пустоты млечное упёрлось коромысло,

Плеща бесцельно годы, словно дни.

Какая тонкая ирония творенья, —

Народы смертны, сколько ни вертись,

И невозможно созерцать без изумленья,

Что нет понятий больше «верх» и «низ»,

Есть в людях нынче прирождённые увечья,

Истории замедлившие  ход…

Летят в геенну, плача, души человечьи,

И новая история грядёт.

«Усталостью, не слабостью грешу…»

Усталостью, не слабостью грешу,

Минуя лет незримую границу.

Я ничего у Бога не прошу,

Хотя покой всю жизнь мне только снится.

Смотрю в окно, там дождь поит сирень,

Цветов сминая бледные соцветья.

Сжимается, сжимается шагрень,

Грядут, грядут над миром лихолетья.

Кружит земля в просторах ледяных,

Характер свой испытывая женский,

И никого нет близких и родных,

Но не сиротство это, а блаженство.

Мне не понятна сутолока дней,

Я так давно с землёй своей согласна…

Пусть первобытно свищет соловей

Вдогонку жизни, что была прекрасна!

«Гуляю с собакой, иду меж домов…»

Гуляю с собакой, иду меж домов,

Из окон доносятся разные звуки:

Орут телевизоры, множество слов

Наружу летит, неизвестных науке.

Кого-то ругают, верней, матерят,

А кто-то кричит, словно бедного душат.

На лавочках, что у подъездов стоят,

Сидят алкаши и из горлышка глушат.

Собачья площадка, окурки, песок,

Снаряды разбитые, банки, да склянки…

В душе моей будто бы смачный плевок, —

Иду по Москве, не по Божьей делянке.

Зимой на площадке травили собак, —

Не курс дрессировки, — отравленным мясом.

Завидует псине несчастный бедняк,

Отсюда и ненависть, прущая басом:

«Смотрите, она со своим кобелём,

Наверное, спит, гля, какая кобыла!

Ей не*ера делать, — гуляй себе днём!

Она про работу с собакой забыла!»

Да, сплю, и собака моя по ночам

В ногах на кровати тулится уютно.

Нам некогда с нею скулить и скучать,

Мы вместе повсюду, мы ведаем смутно,

Что значит от зависти выть или лжи.

Мы с ней сохраним наши души собачьи,

Над пропастью будем таиться во ржи,

Спасая таких же, — не сможем иначе.

Мы тихо, без пафоса, служим добру,

А лихо встречаем зубастою пастью…

Я знаю, Марго, что однажды умру,

Лизни меня в губы, мохнатое счастье!

И пусть на скамейках, на сайтах молва

Себя согревает «догадливым» словом,

Мы знаем с тобой, что лишь правда права,

А кривда из сердца вылазит пустого.

Кому-то живётся без грязи темно,

Но бит он на голову собственной дрянью:

Когда о других он толкует срамно, —

На небо своё направляет посланье.