Водяные знаки - [11]

Быть русским спящими, но нет,

Усыплены, неосторожно

Поддавшись на чужую ложь,

Забыв истории уроки…

Теперь костей не соберёшь, —

Завоеватели жестоки.

Проспали целую страну!

Да где ж вы, русичи, откуда

Такая блажь — идти ко дну

И ждать неведомого чуда?

А впрочем, мне ли вас не знать,

С собой готовых насмерть биться,

Завидовать и предавать,

Строчить доносы, прятать лица

От правды, сказанной в глаза,

Таить в сердцах годами злобу,

Властителям зады лизать,

Чтоб только сытно было зобу…

Лети, весенний первый гром,

Буди, кого ещё возможно!

Огнём пылает отчий дом,

Не видеть этого — безбожно.

Зелёный парус всем ветрам

Опять полотнище подставит,

Но горе, горе будет вам:

И тем, кто спит, и тем, кто правит.

«Нынче снега лунное сиянье…»

Нынче снега лунное сиянье

Затмевает солнца рыжий свет.

В лужах бликов нежное дрожанье,

Ветерок нашёптывает бред.

Всё готово к радости момента.

Будущее с прошлым — в зеркалах

Каждой капли, а весна валентна

С чувствами. В неведомых мирах

Задержаться памятью возможно,

Мысль способна растопить снега…

Но ступает время осторожно,

И его задумчивость строга.

Скоро Пасха Красная, веселье,

Воскресенье чаяний земных…

И весны живительное зелье

Бродит на просторах дорогих.

На снегу следы ещё заметны,

В рыхлом пласте впаяны они,

Но уж грезит даль о шуме летнем,

Что наполнит музыкою дни.

А пока в прохладном единенье

Взор слепят снега и солнца свет.

Для сердец, что жаждут утоленья,

Лучшего утешителя нет.

Приезжие

Чужие лица. Кто закрыл глаза,

А кто читает «жёлтую» газету…

На Киевской их выплюнул вокзал

Задолго до московского рассвета.

Они сюда стремятся, но зачем?

Резиновой Москвы опасны веси.

В ней много есть соблазнов, много тем,

Но кости Молох здесь быстрее месит.

Здесь пот чужой возносит к небесам

Бетон и сталь, и не видать концовки

Всем этим современным чудесам,

Что денег власть плодит без остановки.

Чужая речь. Хоть из дому беги,

Покой теряя в этом гиблом месте…

Они здесь не хозяева — враги,

А ведь когда-то были с ними вместе

Мы на просторах разных ойкумен,

Теперь не видно прежнего радушья.

Они — наглеют, робости взамен,

И мы — от злого корчимся удушья.

Чужое всё. Окраины — гарлем,

А центр давно одет не по погоде.

И плохо здесь не только им, но всем,

Поскольку все мы не живём, но вроде.

Москва — сто-лица? Право же, смешно.

Она на миллионы чтёт потоки

Людские плоти. Город распашной

Ждёт новых жертв, погибельно-жестокий.

Он на земле и под землёй набит

Кишащей массой нового порядка.

В ком есть душа, тот мечется, скорбит,

В ком нет души, тот мчится без оглядки…

Чужие лица, медные глаза.

Они, как пятаки, горят незряче.

Лишь времена, как поезда, скользят

По старым рельсам, да капели плачут.

«В кругу тиши, в затворе из метелей…»

В кругу тиши, в затворе из метелей,

В краю пурги, где нет начала дню,

Мои душа и мысли отлетели

Искать себе иную западню.

Не сон… не явь… всё осязанно, связно

И безупречно схоже с колдовством…

Вот так живёшь и, кажется, напрасно

Таишь своё глубинное вдовство

От глаз чужих, со всеми вместе тужишь

И веселишься, не считая дней,

Но от тоски давным-давно недужишь

В скорлупке человеческой своей…

Что сталось с домом нашим безоглядным?

Скруглился, сжался образ бытия.

Бездушно и бездумно-плотоядно

Стада кочуют в сытые края…

Мы все родня? Мы все мужья и жёны?

Поганя лоно чистое Земли,

Кого мы ждём, взирая напряжённо

В глубокий Космос, чьи там корабли

Летят спасти нас от идиотизма?

Наивна лень и ненасытны рты.

Снялся в рекламе призрак Коммунизма —

Прозрачный гений чистой красоты…

Блуждая где-то по полям нездешним,

Ищу-мечтаю обрести не рай,

Но хоть один, пусть вовсе не безгрешный,

Высокий разум, берегущий край,

Где довелось на свет ему родиться

И стать отцом рачительным в дому…

Да натыкаюсь на дурную птицу:

Чьи две главы — ни сердцу, ни уму.

Глаза голов фальшивы и лупаты,

На мерзких клювах ало стынет кровь…

Под царским стягом урки, вороваты,

Снискают здесь народную любовь.

Я не боюсь ни этого расклада,

И ни пинка под непокорный зад.

Но мне страны дурашливой не надо,

Чем так существовать, так лучше — яд.

Уеду я, пожалуй, стыдно право, —

В сплошной разврат историю несёт.

Не верю в возрождение Державы.

Здесь счастлив только полный идиот.

И пусть мне скажут: «Ты не патриотка!

Беги, жидовка, нет тебя — и нет!»

Я в жизни этой сучьей и короткой

Хочу увидеть всё же Божий свет.

«Траектории судеб сплетаются в гордиев узел…»

Траектории судеб сплетаются в гордиев узел,

Разрубить этот пласт — по живому пройтись остриём.

Князь войны до беды здесь пространство подлунное сузил,

Орошая живое мертвящим ракетным дождём.

Кто судил этот миг, если время лишь Богу подвластно,

Кто попал в этот стык между жизнью и смертью сейчас?

Детский крик поднимается к дымному небу напрасно,

Никого голос Бога во взбалмошном мире не спас.

У Стены неизбывного Плача, где плач не зазорен,

От подспудного страха за близких сгорают сердца…

Даже Богом удар за родное гнездо не оспорен,

Святы те, кто за Родину будут страдать до конца.

Между мной и землёй, где война разгореться грозится,

Где безумцам пророк повелел пить горячую кровь,

Лишь одна через душу сегодня проходит граница,

Я, Израиль, с тобой, и моя неизменна любовь!

Природоизъявление

«А вчера разразилась буря…»

А вчера разразилась буря.