Воды текут, берега остаются - [43]

— На, держи, чтоб все видели! Хотел его тебе на шею повесить, да Малыгин удержал.

Паренек ничего не ответил и не поднял головы. Он утирал текущие по щекам слезы и тяжко вздыхал.

Вперед вышел Баудер.

— Этого парня вы все знаете, — начал он, — это Диомидов с последнего курса. Он опозорил нашу школу. Он вор, и ему не место в нашей школе. Так и сообщим его родителям.

Диомидов бухнулся на колени:

— Владимир Федорович, ради бога! Делайте со мной что хотите, только пусть отец с матерью не знают!

Ребята затаили дыхание, ждут, что ответит Баудер. Но тот стоял столбом и молча смотрел на парня тяжелым взглядом.

Малыгин побледнел и, подойдя к Диомидову, сказал ласково:

— Встань, Диомидов. Нехорошо стоять на коленях. Встань!

Диомидов послушно поднялся с колен, коротко взглянул на товарищей и снова понурился.

— Диомидов — вор, — сурово продолжал Баудер.

Но тут, перебивая его, кто-то выкрикнул из строя:

— Он голодный, а не вор!

Баудер опешил. Глаза его, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

— Ч-то т-такое? — проговорил он, задыхаясь от злости. — Кто посмел?! Потап Силыч, отвечай!

Надзиратель и рта не успел открыть, как раздался угодливый голос Поперечного Йывана:

— Яков Гужавин. С нашего курса, Владимир Федорович.

Васли гневно взглянул на Йывана и в сердцах плюнул под ноги.

— Гужа-авин, ну-ка, ну-ка, иди-ка сюда, дай на себя полюбоваться, — с издевкой заговорил Баудер.

Яша смело вышел вперед.

— Красивый парень, ничего не скажешь, — в том же тоне продолжал Баудер. — Ты откуда же будешь родом, такой бойкий?

— Из Русско-Турекской волости. — Глядя на Баудера в упор, Яша сказал твердо: — Если Диомидов вор, так и всех нас надо считать ворами.

— Вот как! — воскликнул Баудер, нахмурившись. — Очень интересно!

— Каждый из нас считает за счастье подежурить на конюшне.

— Это почему же?

— Потому что там можно овса наесться.

— Вот оно что! Значит, все вы воруете овес у лошадей? — Баудер побагровел от ярости.

— Овес, Владимир Федорович, — смиренно ответил Яша, — поскольку есть сено мы еще не научились.

По рядам учеников прокатился смешок.

— Молчать! — рявкнул Баудер. — Потап Силыч, запишите ему выговор.

— Тогда и мне пишите выговор! — крикнул звонкий мальчишеский голос. — Я тоже ел овес!

— И я ел!

— Мы все ели!

— Кормили бы лучше, мы бы не позарились на овес!

— Верно! Верно!

Баудер растерялся. Как видно, перекричать взбудораженных парней он не надеялся, ретироваться не считал возможным. Он подошел к Малыгину и что-то тихо ему сказал. Но тот только отрицательно покачал головой. Тогда Баудер что-то горячо зашептал ему в самое ухо. Малыгин согласно кивнул и поднял руку:

— Ребята, успокойтесь! Послушайте, что скажет вам Владимир Федорович.

— Мы подумаем об улучшении вашего питания, — насупившись, проговорил Баудер. — Потап Силыч, Диомидову запишу выговор. Ну, а Гужавину… — Он бросил взгляд на настороженно притихших парней. — Его я прощаю. Все, можете расходиться.

Ребята разошлись, но успокоились не скоро. Долго еще в общежитии слышались их возбужденные голоса. А вечером, едва Поперечный Йыван переступил порог спальни, как кто-то накинул ему на голову мешок и доносчику устроили «темную». Избитый, он побежал жаловаться Потапу Силычу, но тот даже не стал искать виновных: знал, что все равно виновные не сыщутся. Когда все единодушны — это большая сила, с нею не поборешься.

Глава XIII БОЛЬШАЯ НОЛЬЯ

В конце лета учеников послали на практику в окрестные деревни.

Васли и Яша Гужавин попали в Большую Нолью. В деревне восемь десятков дворов, по большей части бедняцкие хозяйства. Стоявшие над оврагом домишки — низенькие, маленькие, в два-три окошка, с горбатыми крышами, скособочившиеся, наполовину ушедшие в землю. Наверное, нартасский бык легко мог бы их спихнуть в овраг рогами. Хозяйственные постройки крыты соломой, вместо заборов жердяные изгороди.

Васли и Яша обошли деревню из конца в конец и лишь про пять-шесть хозяйств могли сказать:

— Здесь живут зажиточные хозяева.

Улица голая, как гумно, нигде ни деревца, ни кустика, лишь кое-где на задах, в огородах, красуются осенним убранством красно-оранжевые кроны черемухи да кусты калины.

Бедная деревня, печальная деревня…

На квартиру Васли и Яша встали к рыжебородому деду Ефиму.

В деревне у Васли оказалось много знакомых мужиков, ведь все они ездят молоть зерно в Нартас. Поначалу его так тут и называли: помощник мельника. Но после того, как, собрав мужиков в караулке, Васли устроил показ туманных картин на тему «Четырехпольный севооборот», дед Ефим сказал односельчанам:

— Что вы его зовете «мельник» да «мельник»! Он на мельнице мельник, тут он агроном. Вы слушайте, что он вам говорит, да на ус мотайте. Парень ученый и говорит дело: землю мучить не годится. Раньше наша земля была жирной, с густым черным перегноем, теперь год от году скудеет. А почему? Потому что не даем земле отдохнуть. То-то и оно…

Дед Ефим — самый уважаемый в деревне старик. Широкий в плечах, с рыжей окладистой бородой, с большими сильными руками. Он не бросает слов на ветер, оттого и слушают его соседи, оттого и верят ему.

Васли с первых дней очень привязался к деду Ефиму, и старик относился к нему и Яше по-отцовски, старался помочь добрым словом, советом.