Воды текут, берега остаются - [20]
Канай Извай приподнялся, оглянулся. К саням приближались четыре волка. Он сунул руку в карман, нащупал спички, дрожащими руками свернул клок сена, как перевясло, чиркнул спичкой, поджег. Дорога осветилась. Волки остановились, присели и завыли. Канай Извай поднял огонь над головой, шагнул в сторону волков, замахнулся:
— Вот я вас!
Волки потрусили к лесу и скрылись в темноте.
Канай Извай взял лошадь под уздцы, вывел на твердую дорогу. Вскочил в сани, дернул вожжи, завернул жеребца и подхлестнул его:
— Но, милый! Давай скорее! Надо выручать твоего хозяина.
Конь с места взял в галоп. Впереди на дороге что-то чернело.
Канай Извай, подъехав, увидел, что это лежит Ороспай.
— Брат Ороспай! Брат Ороспай! — соскочив с саней, принялся он тормошить карта.
Ороспай не шевелился.
Канай Извай повернул его на спину.
— Брат Ороспай! Брат Ороспай… — позвал Канай Извай растерянно и умолк: старый карт был мертв.
Глава XII
ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ
Лучшая пора зимой — рождество. Все рады празднику. Кто любит поесть, доволен тем, что кончается долгий пост, длившийся месяц и десять дней, и теперь можно есть мясо, сало. Девушки и парни радуются начинающимся гулянкам, для них нет большего удовольствия, чем поплясать под барабан и волынку. Школьникам больше всего милы рождественские каникулы. Ведь целых две недели сплошные игры и веселье, и не надо учить уроков, а это для них слаще меда, вкуснее масляного блина. Кроме того, кому же не хочется поесть пышных праздничных пирогов, рождественских слоеных оладий? Конечно, никто от них не откажется.
Одним словом, рождества ждут все. Ждут его и в школе. Классы и коридоры украшены к празднику пихтовыми ветками и бумажными цветами. По всей школе разносится смолистый запах свежей хвои. Кое-где повешены красивые цепи из разноцветной бумаги. Каждый день законоучитель отец Иван Дергин читает в классах положенные читать на рождество главы из Евангелия и провозглашает своим громовым голосом:
— Помо-о-олимся…
И по его знаку школьники начинают молитву:
— Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое, да приидет царствие твое…
Двадцать четвертое декабря. Последний день учебы, с завтрашнего дня начинаются каникулы, но, конечно, уже сегодня все мысли ребят далеки от ученья. Труднее всего скрыть свое нетерпение младшим: они то выбегают в коридор, то возвращаются в класс и усаживаются за парты, потом опять срываются с места. Старшие держат себя степеннее: не бегают, не носятся по коридору, а, собравшись, беседуют, уславливаются, чем бы заняться на каникулах.
— На Новый год отец обещал поставить елку, — доносится звонкий голосок Маши Окишевой.
Мальчики говорят о другом.
— Вы знаете старую Герасимиху? — опрашивает Васли.
— Да кто же ее не знает!
— Она совсем уж стала слаба здоровьем и живет одна. Помочь ей надо бы.
— А чем?
— Ну дров ей напилим, наколем. Как ты думаешь, Веденей?
— Можно, — согласился Веденей.
— А отец? — спросил Эчук.
— Что отец?
— Отец ругать не будет, что ты с нами пойдешь?
— Нет. Он меня теперь совсем не ругает.
— Значит, договорились? — спросил Васли.
— Договорились! — громко ответил Коля Устюгов.
Раздался звонок на урок. Коридор опустел. Во всех классах начались уроки, кроме пятого.
В пятом должен быть урок Вениамина Федоровича, но учитель почему-то не идет. В классе шум, гам, выпускники ведут себя не лучше первоклассников.
В это время Вениамин Федорович в своем кабинете сидел за столом и нетерпеливо поглядывал на часы.
Напротив него на стуле расположился широкоплечий черноусый владелец мельницы Чепаков. Щеки у него надуты, толстая шея в складках, как голенище сапога.
— Давно собирался зайти к вам, да всё дела, дела, — неторопливо говорил Чепаков.
— Слушаю вас, Яков Яндыганович, — сказал заведующий школой и, достав карманные часы на серебряной цепочке, взглянул на циферблат.
— Вы, я вижу, спешите, — недовольно продолжал Чепаков, — а я пришел к вам с жалобой.
— Слушаю вас.
— Мне не нравится, что вы распустили своих учеников. Очень вольнодумствуют некоторые.
— Я чувствую, разговор тут долгий, — вздохнув, сказал Вениамин Федорович, — но, извините, мне пора на урок, дети ждут.
— Когда разговаривают взрослые, дети могут подождать, — проворчал Чепаков. — Так вот, что же это получается? Этот сопляк Васли Мосолов при всем классе насмехался надо мной, а вы еще похвалили его за это. Как прикажете это понимать?
Вениамин Федорович поморщился.
— Вы все сказали?
— Все, — ответил Чепаков и поджал губы.
— Так вот, Яков Яндыганович, очень сожалею, что до вас дошел искаженный слух. Васли совсем не насмехался над вами, и хвалил я его за хорошее и правильное рассказывание по картине. Теперь, извините, я больше не могу задерживаться.
Вениамин Федорович встал, открыл дверь и первым вышел из кабинета, за ним, ворча, неуклюже ковыляя, пошел Чепаков.
Когда Вениамин Федорович перешагнул порог пятого класса, он увидел, что Эчук стоит у доски и, подражая законоучителю, басит:
— Отроки, не забудьте завтра явиться в церковь. Кто проспит, попадет на том свете в котел с кипящей смолой. Да, да, в котел с кипящей смолой!
У Эчука получалось очень похоже — и голос, и движения прямо отца Ивана Дергина. Класс смеялся.
