Водка + мартини - [80]

Эльфи смотрит на меня снизу вверх — впрочем, этому песику на все приходится смотреть снизу вверх — и вопросительно вертит хвостиком. Я слышал, терьеры этой породы бывают довольно мерзкими созданиями, но этот кажется вполне миленьким. Я медленно протягиваю к нему руку и чешу подбородок. Это одно из немногих мест, как мне однажды объяснили, которое собаки не могут достать сами, поэтому они особенно благодарны, если вы потратите немного вашего времени, чтобы почесать их именно тут. И ведь верно, морда Эльфи так и растянулась в собачьей улыбке. Даже задняя лапа задергалась от удовольствия. Похоже, мы с ним поладили. Но только я начинаю самодовольно думать, что у меня, наверное, некий особый подход к животным — «что за диво, стоит ему подойти, все собаки сразу успокаиваются!» — как он вскакивает на задние лапки (мне до колена), его маленький отвратительный розовый пенис высовывается из зарослей шерсти, и он принимается весело дрочить о мою ногу.

Я его, естественно, стаскиваю. Виноват, я оговорился, отпихиваю. Он опять запрыгивает. Я опять отпихиваю, но не успеваю даже глазом моргнуть, как он снова на моей ноге. Мы исполняем наш номер еще раза три или даже четыре. В представлении участвует только одна нога. На другую он и внимания не обращает, не понравилась, наверное, хотя надо сразу сказать, что они похожи как две капли воды. Такой решительный плутишка (хотя, будем смотреть правде в глаза, в обольщении половина успеха — решительность), что я начинаю слегка паниковать, когда вдруг появляется Николь с чашками кофе на подносе.

— Эльфи, фу! — Эльфи мгновенно повинуется и бросает на меня горестный взгляд. — Вы его простите, — говорит она, — мне кажется, вы ему понравились.

— Да. Ничего себе, нежная собачонка.

Николь усаживается и кладет ногу на ногу, и я не могу избавиться от ощущения, что этот процесс занимает не менее двадцати минут. Даже на Эльфи, похоже, он производит впечатление.

И мы принимаемся болтать. Николь говорит, что работает в области музыки — в хоре поет, что ли, мелькает у меня в голове постыдная мысль — и проводит много времени дома, с компьютером, рыская по Интернету. Узнав, что я работаю на телевидении, она и бровью не ведет и не пищит, как многие: «О-о, это, наверное, так интересно! Вы, должно быть, встречаетесь с такими интересными людьми!» Она даже не спросила, что я там делаю, на телевидении, — оператор я задрипанный или генеральный директор — понятно, о чем идет речь, — так что мне приходится прояснять ситуацию самому, сообщая, что я готовлю телепрограммы.

— Я так и думала, — отзывается она. — Посмотрела на ваши очки и сразу догадалась. Что-нибудь юмористическое?

— В общем-то я как раз сейчас работаю над одним шоу, что-то вроде «Всё о смерти». Так что вы почти угадали.

— Вот оно что. Человек, на которого я работаю, очень интересуется вопросами смерти.

— Да? И кто же это?

И тут она называет имя одного из виднейших рок-музыкантов последней четверти столетия.

— Я его референт в Лондоне. В Латинской Америке, где он живет постоянно, у него другой референт.

Я искренне поражен.

— Ого. Это, должно быть, очень интересно. Вы, наверное, встречаетесь с такими интересными людьми. — Она одаривает меня ледяной улыбкой. — Кажется, я видел его в передаче «Здравствуйте!» на той неделе, нет? Там к нему домой — в миленький такой маленький домик — съезжаются друзья, чтобы отметить его девяностолетие в шоу-бизнесе.

Она смеется.

— Нет, свадьбу. Он в третий раз женился. — Я представляю себе фоторепортаж на газетном развороте. Рок-звезда и его хрупкая юная невеста. Громадный дом легендарного музыканта — наверху обязательная коллекция золотых дисков, — краснорожие знаменитости с сигаретами и бокалами шампанского в руках, родственники с громкими именами деятелей мира музыки, шоу-бизнеса, искусства; даже парочка министров.

— А почему его так интересуют проблемы смерти?

— Ой, да ну его. Сегодня у него это проблемы смерти, завтра японские чайные церемонии. Всему миру известна его эклектичность. — Всему миру известны его завороты, так будет точнее. А чтоб вообще не ошибиться, так всему миру известна его известность.

— Если он захочет участвовать в нашем маленьком шоу, мы будем более чем рады.

— Спасибо. Я ему передам.

Эльфи лает, напоминая нам о цели нашей встречи. И тут до меня доходит. Ну конечно. Эльфи — любимая собачка нашей рок-звезды, от которой теперь благоразумно избавляются. Возможно, его не выносит новая жена. Или окрас песика не гармонирует с тоном занавесок в гостиной. Или он слишком часто гадит на диван.

— Послушайте, Эльфи — это его песик?

Николь одаривает меня долгим и твердым взглядом. Нет, Эльфи не его песик. Эльфи принадлежит престарелой соседке, которая больше не в состоянии за ним присматривать. А вообще есть еще одна маленькая проблема с другой собачкой этой же породы по кличке Шина, которую Эльфи обрюхатил и которая вот-вот ощенится. Ясное дело, Эльфи вскакивает на все, что движется, человек это или животное, что с ним поделаешь. Но я не верю ни одному ее слову.

Это его кобель. Я это нутром чую.

Я признаюсь, что в восторге от этой миленькой собачонки и что мне кажется, мои мама и папа тоже полюбят Эльфи (ложь, все до единого слова ложь; мой отец терпеть не может маленьких собачонок, а мать испытывает отвращение ко всякой твари, которая способна нагадить на персидский ковер). Я обещаю Николь связаться с ней через пару дней, чтобы обо всем договориться. И тут происходит непонятное: между нами повисает странное молчание — вопрос нашей встречи, собственно, уже исчерпан, но мы все медлим и не прощаемся. Как будто нам было чрезвычайно приятно в обществе друг друга, хотя, казалось бы, говорили мы о пустяках… и нам просто жаль расставаться.