Водка + мартини - [39]

— Послушай, ты не обижаешься, что я умыкнул у тебя Ясмин? — говорю я ему, чтоб еще больше подбодрить себя.

— Без проблем, — уверяет он. Что-то вид у него сегодня какой-то деловой, начальственный, что ли, или я ошибаюсь? — Кстати, — спрашивает он, — насчет Кливера: нарыл что-нибудь?

— Еще нет. Не волнуйся, я помню. Когда вернемся, сразу же сделаю несколько нужных звонков.

Когда мы вернемся. Обожаю это мы.

Про нашу командировку Монти говорил со мной как завзятый заговорщик. История запутанная и непростая: информацию он получил от своего агента в Штатах, который узнал эту историю от одного человека, услышавшего об этом от другого человека, который ходит в то же эмигрантское кафе в Нью-Йорке, что и пресловутый нацист. Нацист на самом деле оказался украинцем, одним из тех украинских фашистов, которых немцы использовали для совершения массовых расстрелов на оккупированных территориях. И те старались вовсю. Намного круче, чем их начальники из СС. К концу войны, чудом не попав в лапы НКВД, наш персонаж ухитрился раствориться в европейском хаосе 1945 года, вынырнул на поверхность в Нью-Йорке, где выдал себя за беженца, пострадавшего от коммунистического режима. Он принял американское гражданство и спокойно себе работал в разных местах, пока не устроился шофером школьного автобуса — теплое местечко, где смог заработать пенсию. Последние двадцать пять лет он живет в Куинсе. Зовут его Чеслав Вальдзней. И Монти вручил мне целую папку материалов о нем.

Ясмин нашла наконец, что смотреть на экране в спинке переднего сиденья. Мелькает физиономия Хью Гранта. И, глядя, как она, чуть улыбаясь, время от времени прихлебывая из стакана, смотрит кино, я чувствую, как сердце мое взлетает еще выше этого старого и большого, штурмующего небо «Боинга-747» или «757». Или черт его знает, что там еще между двух семерок, наплевать. Подъемная сила и сила тяги превышают лобовое сопротивление и силу притяжения. Так, что ли, звучит эта формула, согласно которой эти железные сволочи держатся в воздухе? Силы, которые тащат вверх, против сил, которые тянут вниз. Ясмин и я против Клайва и… кого?

Оливии? Хилари? Ника?

Как бы там ни было, у нас полно времени, и мы проведем его вдвоем. Не надо суетиться, не надо никуда спешить. Спокойствие, Майкл.

Я оттягиваю наушник от ее уха.

— Как нам добраться до Америки без курева?

Не отрывая глаз от экрана, она поднимает низ блузки на пару дюймов выше пояса джинсов. И я с ужасом обнаруживаю, что к ее нежному животику приклеен никотиновый пластырь.

2

Мы здесь бывали и раньше, и я, и она. Но, вылетев в такси из тоннеля на простор вечернего Манхэттена, мы оба соглашаемся, что от развернувшейся панорамы просто крыша едет. Лично мне кажется, что дело здесь в большом количестве вертикалей. До нелепости смешны высокие здания; глядя на них, хочется задрать вверх голову так, чтобы свалилась кепка, засмеяться и крикнуть; «Ни фига себе!»; прямолинейная диктатура авеню и улиц; строгая геометричность железобетонных ущелий, чьи линии, устремляясь в бесконечность, в конце концов сходятся там, где над городом нависают грязно-бурые пятна выбросов человеческой деятельности, которые видны лишь с большого расстояния. А потом, будто бы в пику всей упорядоченности — этакая бодрая вывихнутость, «чокнутость» местных жителей, которым, кажется, на все наплевать и которые в своем стремительном движении вперед не остановятся ни перед каким… препятствием.

Честно говоря, формулировки мои сейчас не отличаются высокой точностью. Я все еще немного… слаб после полета и прекрасных напитков. Так что я говорю то, что всегда говорю, когда бросаю первый взгляд на этот город. Причем с американским акцентом. «О да, Нью-Йорк… он именно такой, каким я всегда его себе представлял». И Ясмин с готовностью (ну разве мы не созданы друг для друга?) подхватывает эту цитату из Стива Уандера «Жить в городе» и продолжает ее: «Небоскребы, и все такое».

— Вот долболом, — водитель ярко-желтого такси так резко ныряет в следующий переулок, что Ясмин на заднем сиденье валится на меня, и я просто таю от удовольствия. Вокруг, перебивая друг друга, орут автомобили. — Ты видел? Еще немного, и этот урод чпокнул бы нас. В гробу я видал таких козлов, блин.

И пока мы с Ясмин барахтаемся, пытаясь отцепиться друг от друга, хотя у меня на этот счет имеется только один вариант, машина резко виляет вправо (надо же догнать вышеупомянутого долболома) и Ясмин прижимается ко мне еще плотнее. Ее волосы падают мне на лицо. Рука моя лежит на ее груди — боже мой, как мне нравится это путешествие. Мы догоняем и с визгом тормозим на красный.

— Какой мудак учил тебя рулить, идиот? — орет наш водитель из открытого окошка. В машине, стоящей рядом, сидит какой-то старикашка, этакая ящерица в бейсбольной кепке; он медленно поворачивает голову в нашу сторону и, извиняясь, с явным трудом поднимает руку. А может, это такая у них, старикашек, манера говорить, мол, тот же, что и тебя, козлина вонючий. Во всяком случае, воинственный дух после этого сразу покинул нашего водилу. Он лишь бормочет сквозь зубы свое «долболомы», срывается с места на зеленый и тормозит на следующем углу так, будто перед нами разверзлась бездна.