Во власти речных ведьм - [43]

– Рит, у вас Кетлиха получается судебный пристав? Но почему, если все так жутко, люди долги ведьмам не возвращают?

– Судебный пристав, ха, в точку. Должники, особенно меченые, и рады от напасти отделаться, да не все так просто. Большинство стыренных вещей не вернуть. Они проданы либо делись куда. Долги отцов, а то и дедов. А другое – золото, серебро, драгоценности не замена для ведьм. Брать они, конечно, забирают. За дары не так мучают, но… Опять, в основном ночами, Кетлиха выкрикивает недоимки. А все потому, что на них людская судьба загадана. «Ведьмы в кружева своих пророчеств их вплетают» – так дядя Сережа говорил. Только он и еще предок его, купец Воробьев, особое влияние на речных вед имели. Боялись ведьмы или уважали их, кто знает.

Правильно говорят, пожалеешь, если не попробуешь и пожалеешь, услышав такое. Я упросила проиграть запись еще раз. Автомагнитола сразу заорала на полной громкости. Было и про цепь, и про янтарное сердце. Взгрустнулось, и я решила снять подарок Олега. Не получилось! Замок очень тугой. С ошарашенным видом на меня и на янтарный кулон смотрела побелевшая перепуганная Рита.

– Даш, последних двух куплетов не было! «Дух перемены вдохни и оглянись. Он рядом. Прими и смирись». – Заключительный припев изменился и звучит как завершение истории. Все обретает новый смысл. Неужели зловещее предсказание про тебя: «Порвана цепь, семеркой легла и янтарное пламя выбило душу…» «Про сестру – зеркальную, что цепь потянет и жизнь тебе вернет…» – получается, это про Катю?!

Значит, вас давно избрали речные ведьмы свои огрехи исправлять, и не случайно судьба свела вместе. За день до смерти тетя Наталья говорила Кате про двойную перевернутую семерку. Так у нас еще день Седмицы-Молчуньи называли. Катя рассказывала, ох не знаю… Если попробовать перевести старинную песню-легенду, получается, что у речных ведьм четырнадцать жизней и смертей в семи мирах и двадцати одном исходе. Дядя Сережа со стариком Кулаковым, бывшим директором краеведческого музея, нашли упоминания об этом. Когда здесь появились первые поселения людей, началось поклонение речным духам. С ними общались женщины-веды. Был целый ритуал с подношениями металлических предметов: отлитых дисков из бронзы, меди, железа и украшений. Главная жрица-веда надевала костюм с узорами из семи двойных перевернутых символов, по форме песочных часов. Только вместо песка по семи лучам у каждого символа скользили непонятные витиеватые знаки, похожие на чужую письменность. Кулаков думал, что лучи это семь измерений. А семь перевернутых знаков – семь жизненных исходов речных духов. Возможно, речные веды были особой формы жизни. Здесь на Седмице они отобразили зеркально свой мир в нашу среду обитания, чтобы выжить в наших условиях. На Седмице в день Молчуньи наш мир и ими созданный разделяет лишь тонкая грань. Грань эта, как мощная энергия, может соединить живых и души умерших людей. Соединить реально, как порванную цепь. Эту связь дано почувствовать немногим, избранным. Тетя Наталья считала, что это Катина судьба. Наказание? Расплата за долги? Или уникальная возможность и прощение? Я так понимаю, речные ведьмы могли наделить человека особой способностью находиться на грани между жизнью и смертью. Это я не о коме, а о связи двух миров и о том, что человек может изменить свою судьбу. Абсолютно кардинально, вне зависимости от складывающихся обстоятельств.

– Нетушки, хватит, девчата. Как же я устал от вашей болтовни, – взвился Иван.

Он не встревал в наш разговор и усиленно, молча делал вид, что прибирается в салоне.

– У меня пропало желание вас на озеро везти. И вообще, я есть хочу. Рита, имей в виду! Галька отменный борщ варит. Утром проезжали, из летней кухни такой дух вкуснячий шел!

Ритка было уже хотела ревниво напуститься на своего парня. Но… В уснувших динамиках, несмотря на то, что запись давно кончилась, раздались бульканье и всплески. Они странным образом наложились на крики воронья. Испуганные птицы стаей летели от Седмицы. Садились на дуб, каменный крест.

– Вор-р-рон пр-р-р-ред-вест-ник смер-р-р-р-ти. Двадцать пер-р-р-р-вый день. Кр-р-р-ре-ст, кр-р-р-ре-ст…, – картавые угрозы повторялись вновь и вновь.

Иван буквально выдрал диск из автопроигрывателя. Вышел из машины и запульнул его в неизвестном направлении. Наорал на нас:

– Речные ведьмы! Весь сказ! А вы уши по их шептанию парусами настроили. Нечего в эту дрянь вникать! И дураку понятно, что они продолжают над людьми глумиться.

В общем, на озеро мы не поехали, а пообедали на берегу у реки, в палатке деда Матвея.

– Дашенька, эт-само, что сказать хочу, – смакуя, уплетая домашнюю стряпню, осоловело поведал он. – Тень вторая Седмицы, эт-само, теперь все время на воде лежит. Как солнце встает, эт-само, и темень от креста растет к воде, там в аккурат и накладывается на тень от самой разбитой скалы. Появляется, эт-само, как в Молчунью прорубь в духовы чертоги. Доселе такого не было! Крест-то в воде, эт-само, никогда не купался. Родственники каждый день сторожат, зовут пропавших, эт-само. Как прорубь Седмицы резиной черной подернется, глянь, тащат из него своего иль чужого. Дашенька! Сходите с нами, Катю покликайте. Глядишь, эт-само, на ваш голос она дорогу найдет!