Во имя человека - [26]

— Дурочка ты, однако. Плохо ли под крылышком папеньки с маменькой? Выдали бы они тебя замуж за… достойного человека, всю жизнь каталась бы как сыр в масле! А тебя, чудика, эва куда занесло!

Катя внимательно и строго посмотрела тогда на тетю Нюру, на нас всех, ответила:

— Я уже, тетя Нюра, каталась, как сыр в масле, считаю, что хватит на мою долю, надо мне когда-то и нормально пожить! Вот как вы, как все другие живут.

Не только у тетя Нюры, у Саньки, даже у меня сначала было такое ощущение, что Катя — случайный человек на нашей работе. Клюнет ее разок жареный петух, что называется, и убежит она. Один Игнат, кажется, сразу все понял и как-то сказал мне:

— Жизнь — сложная штука, Серега. Ты вот погляди… Странно, конечно, что девочка из такой обеспеченной жизни сама пошла после школы не в институт, а на работу, да еще выбрав потруднее. А с другой стороны — что здесь странного? Ты вон хоть на себя самого оглянись, так?.. Смешно, конечно, сравнивать нашу Катю с теми дворянскими дочками, которые в прошлом веке уходили в народ. Параллель здесь неуместна. Просто приятно, когда молодой человек решает жить не захребетником, а как все, не оглядываясь на всякие разные шансы.

В ту первую навигацию у Кати многое не получалось, она часто нервничала, даже плакала… Люди у нас на кранах работают разные, некоторые безжалостно смеялись над ней, называли барынькой и белоручкой.

А Катя работала, сжав зубы, перемогаясь.

После навигации ушла в отпуск, тетя Нюра усмехнулась:

— Похоже, не увидим мы больше нашей голубушки.

Но Катя вернулась из отпуска снова в порт, стала работать на ремонте и монтаже кранов. Она окрепла физически, уже не обижалась по пустякам, не плакала. И мы все как-то неожиданно стали уважать ее. Особенно, когда Катя пошла и в следующую навигацию. Та нее тетя Нюра только и сказала:

— По-разному, конечно, жизнь у людей складывается…

Игнат вздохнул тогда:

— И дальше еще, конечно, будет из Соколовой Катя-Мурочка выскакивать временами, да уж теперь пореже и не так нахально.

Я ответил ему:

— Твоя, Игнат, заслуга, ты помог Кате и выйти на самостоятельную дорогу, и зашагать по ней.

— Ну-ну, Серега…

Вот именно тогда, наверное, и только глазами мы с Игнатом и сказали друг другу о наших отношениях к Кате.

— Я позвала тебя, Серега, — начала наконец-то, Катя, — чтобы, во-первых, попросить у тебя прощения, да-да! А ты закури, закури, я же вижу, что хочешь.

Я глупо кивнул ей, поспешно и жадно закурил.

— За то просить прощения, — повторила она, — что обидела тебя подозрением… ну, расчет Игната! Да и за то, вообще, как вела себя все эти дни по отношению к тебе! И поблагодарить тебя хочу. Если бы не ты, кто его знает, чтобы учудила… Сама, конечно, выбрала этот путь, которым иду, но не все еще, Серега, получается у меня. А свернуть с этого пути я уже не могу!.. Может, и свернула бы, да часто мне моя маменька на ум приходит, понимаешь ли. — Она медленно и презрительно усмехнулась: — Мой отец — настоящий ученый, по призванию ученый, а не из-за степени и денег. Но он мог бы сделать в своей жизни значительно больше, будь у него другая жена. Плохо, что я о матери так говорю?.. Ты думаешь, моя мама — больная? Нет: просто распущенность и нервы, мягкость отца — без памяти он любит ее, привык жить под ее каблуком. Ну, а оправдаться как-то надо, если непрерывно гостишь в жизни, вот и напридумывала маменька себе болезней, понимаешь ли…

— Да ты сядь, Катя.

— А?.. Да-да. — Она села, снова стала крутить пальцами локон, выговорила медленно, почти по складам: — А тут еще — это горе с Игнатом! Ну, за что меня так бьет жизнь, Серега?! — Она опять долго молчала, вздохнула глубоко: — А я, наверное, пошла в отца, однолюбка. Поэтому очень я прошу тебя, Серега, постарайся забыть, что любишь меня, а?.. А то ведь во мне мамочкиного еще много осталось: могу не выдержать, выйти за тебя замуж по расчету, а потом ты и будешь мучиться со мной всю жизнь, как мой отец с маменькой. Кому нужна такая семья?

— Что ты, Катя!

— Ну, понял наконец-то?! А ведь как человек — ты не хуже Игната. Игнат был красивее тебя, да ведь для любви красота — не самое главное, понимаешь ли. Попроси вон меня описать лицо Игната, я и не сумею, хоть оно и сейчас видится мне. Разным оно бывало у Игната, разным и всегда моим — любимым, родным. Было и есть, всегда для меня будет! Поэтому очень прошу тебя, Серега: будь добр, погаси в себе это отношение ко мне. А в порт вернемся, я переведусь на другой кран.

— Хорошо… Постараюсь…

— Ну, а теперь второе, зачем я тебя и вызвала. После смерти Игната я была как в чаду, сам видел. Потом постепенно стала понимать, что к чему. — Вдруг она поднялась, шагнула к двери, рывком распахнула ее: в коридоре никого не было. Катя вернулась, плотно прикрыв дверь, снова села. — Зря, выходит, погрешила, думала, Санька подслушивает. Вот на ком тебе, Серега, надо жениться, уж поверь мне.

— Да я сам знаю, что Санька хорошая.

— Послушай еще два слова. Я так решила: если сейчас убийца Игната не обнаружится, останусь на строительстве комбината. Тем более что я, может, единственная, кто его в лицо знает.