Во Флоренах - [7]

— С Горцей решено, — поднимается Андрей Михайлович. — Завтра на педагогическом совете мы его исключим из школы.

— Андрей Михайлович! Я еще раз предупреждаю вас: это будет ошибочный шаг, — взволнованно говорит Владимир Иванович.

— Это будет совершенно правильный шаг. Еще в прошлом году его надо было исключить, как я и предлагал. Было бы легче и нам и всей школе.

— Легче! — прерывает его Владимир Иванович. — Легче для нас! А о Горце вы подумали? Ведь мы искалечим мальчишку, если оставим его на произвол судьбы.

Раздосадованный директор бросает в пепельницу окурок, берет другую папиросу. Он уже утратил свой праздничный вид. По выражению его лица нетрудно догадаться, что ему сейчас хотелось бы только одного: чтобы мы поскорее оставили его в покое.

— А вы полагаете, что мне это очень приятно? — ищет у меня сочувствия директор. — Вы думаете, что мне так легко оказать ему: Горця, тебе нет больше места в школе! Но другого же выхода нет.

Я убежден, что Андрей Михайлович не искренен. Он весьма далек от того, чтобы переживать за Горцю. И все-таки я предлагаю ему:

— Андрей Михайлович, оставьте Горцю в школе. Я как классный руководитель, беру на себя всю ответственность. Постараюсь перевоспитать его.

— В самом деле, попробуем, Андрей Михайлову — поддерживает меня Владимир Иванович.

— Ладно, — говорит директор после продолжительной паузы… — Но, предупреждаю, это уже в последний раз.

Придет или не придет?

Если нет, значит моя идея провалилась с самого начала.

Я в пионерской комнате. Смотрю в окно. Дети уже расходятся по домам, а Горци все нет и нет. Еще сегодня утром я сказал ему, чтобы он после уроков зашел сюда.

— Зачем, Степан Антонович?

— Нужно сделать кое-что для школы. Вот я и хочу поручить это дело тебе.

Я так и не говорю ему, что это за дело, и он смотрит на меня недоверчиво. Подозревает, что я буду его распекать за вчерашнюю выходку. И все-таки мне не хочется верить, что Горця меня подведет.

Входит Мика Николаевна, учительница третьего класса, и с ней Марица. Они усаживаются за столик в углу комнаты. Марица читает свои стихи, а учительница дает ей советы, что-то исправляет сама. Из обрывков их разговора мне становится ясным, что Мика Николаевна руководит девочкой еще с прошлого года. Марица показывает ей свои стихи. Напрасно я предложил тогда свою помощь.

Снова подхожу к окну. На школьном дворе никого уже нет. Где же Горця? Неужели он ушел домой?

Замечаю, что Мика Николаевна исподтишка следит за мной. Очевидно, заметила, что я чем-то взволнован. Мне вспоминается неприятная сцена, случайным свидетелем которой я оказался позавчера.

Это было после обеда. Я занес Андрею Михайловичу сводку посещаемости седьмого класса.

— Что вы расскажете нам, Степан Антонович? — спросил он, опираясь о спинку кресла.

«Нам»? Он здесь не один? Я оглянулся и увидел Мику Николаевну… Она сидела на диване в глубине кабинета. Увидев меня, учительница почему-то заметно покраснела. Ее присутствие, впрочем, не удивило меня.

— Слушаю вас, Степан Антонович! — По тону директора не трудно было догадаться, что мне следует выложить свое дело и поскорее убраться из его кабинета.

Но тут Мика Николаевна поднялась и нерешительно сказала:

— Я пойду, Андрей Михайлович. — Смущенный вид молодой учительницы словно говорил: оставьте меня в покое…

— Нет, нет, — возразил Андрей Михайлович с таким жаром, будто удерживал ее от непоправимой ошибки. — Мы еще не кончили. Мика Николаевна может стать хорошим педагогом, — обратился он ко мне, — но ей еще недостает опыта. Я сегодня был у нее на уроке, и сейчас вот мы его анализируем. Даю ей методические указания.

Я показал директору сводку. Если бы не было Мики Николаевны, он непременно засыпал бы меня вопросами: отчего, почему, да по какой причине? Теперь же он только говорит: «хорошо, спасибо».

Не понимаю я Андрея Михайловича: что он хочет от Мики Николаевны? Чуть ли не каждый день бывает на ее уроках, а потом два-три часа подряд морочит ей голову своими «методическими указаниями»… Нечего сказать — хорош метод! И потом, почему он не проявляет подобного внимания к другим учителям? Неравнодушен он к этой девушке, вот и не дает ей покоя.

Мика Николаевна и вправду хороша собой. Когда я впервые увидел ее, красота молодой учительницы поразила меня. Большие, нежные глаза, полные огня. Лицо матовое, слегка загорелое. Мягкая округлость его в сочетании со строгой правильностью черт делает девушку на редкость обаятельной. Когда она смеется, видны два ряда белых-белых зубов, маленьких и ровных. Да, но ведь Андрей Михайлович женат, и Мика Николаевна явно тяготится его ухаживанием. Этим он только ставит себя в смешное положение.

Наконец-то… Неуверенно входит Горця. На лице у него несвойственное ему выражение робости. Видно, он долго колебался, прежде чем решился прийти сюда, и в результате опоздал на четверть часа.

— Простите, Степан Антонович, мне нужно было записать, что задано по физике, и поэтому я опоздал.

«Неправда, — думаю я, — ты просто боялся».

— Горця, — обращаюсь я к мальчику, — ты не мог бы помочь библиотекарю переплести старые книги?

Горця оживает: значит я позвал его действительно для дела!