Во Флоренах - [10]

Голос Аники звучит вполне спокойно. «И говорить об этом не стоит», — как бы старается она подчеркнуть всем своим видом.

Но, вероятно, Штефэнукэ приносит сюда свеклу, отруби, кукурузу? Или же деньгами платит? А вообще говоря, почему бы ему не откармливать свою свинью дома?!

— Это вы у него спросите, Степан Антонович, — с добродушной иронией отвечает Аника. — От него жди — и платить будет, и приносить…

— А вы его покрываете, — резко замечаю я.

— Ну уж этого никто не скажет, — горячо возражает Аника. — Спросите кого угодно…

Не так давно она даже поставила вопрос на собрании колхозников. Только пользы-то никакой! Поднялся счетовод и сказал, что колхоз не в ущербе от этого, так как на содержание свиньи у председателя вычитают из его трудодней. Но она, Аника, не верит счетоводу.

Не понимаю, почему молчат колхозники! Я этого так не могу оставить. Как член партии, я обязан заняться этим делом.

— А насчет Горци я бы вас попросила, Степан Антонович.., — прерывает мои мысли Аника.

Мы договариваемся с Аникой не спускать мальчика с глаз. Теперь я уже знаю, какие условия у него дома. Я убежден, что из Горци можно сделать человека. Он вовсе не так испорчен, как считает Андрей Михайлович.

Когда я уже собираюсь уходить, Аника спрашивает меня:

— Что это за книжка у вас, Степан Антонович?

— «Счастье» Павленко.

— Мне бы тоже хотелось ее прочесть!

Я пока не могу оставить книгу. Она мне нужна на сегодняшний вечер. Но я обещаю прислать ее Анике с Горцей.

— Только читайте внимательно. А потом мы побеседуем с вами о ней.

— С удовольствием, Степан Антонович! Читаю я много, но не все понимаю. Мне очень хотелось бы, чтобы в чтении мне помог образованный человек.

Пожимаю ей руку, и Аника радушно приглашает меня:

— Приходите к нам почаще, Степан Антонович?

Солнце заходит. Оно похоже на огромный костер, поддерживаемый вершиной горы. Тень ее почти касается моих ног. А справа, по обе стороны обширной долины, расположились наши Флорены.

В первый раз я вижу село со стороны и не узнаю его. Дома утопают в садах. Вон там, у подножья горы, стоит большое двухэтажное здание, паша школа, выстроенная только в прошлом году. Окна ее выходят на юг. Посреди села, недалеко от речушки, строится новая больница. Стены уже поставлены, и половина крыши покрыта черепицей. А еще выше — колхозный двор… Сколько там построек! Конюшни; хлева, амбары, гаражи…

Я там бывал не раз. Но теперь, на расстоянии, могу лучше оценить все это богатство.

Чувствую радость, воодушевление.

Меня тянет поскорей в село, там кипит жизнь.

Настроение мне портит немножко только то, что рассказала Аника о председателе колхоза. Не могу решить, как мне лучше разоблачить его. Обратиться к председателю сельсовета? А если он заодно со Штефэнукэ? Я еще плохо знаю здешних людей, особенно руководителей села… И, конечно, сам в этом виноват, С кем же посоветоваться? Уж не с Андреем же Михайловичем! Могу только Анику подвести.

В газету, в «Молдова Сочиалистэ»! — приходит мне мысль. Если редакция не поверит на слово, тем лучше. Пусть проверят. И я решаю писать.

В тот же день, немного попозже, приходит ко мне колхозник и вручает конверт. Вскрываю его. На листе, вырванном из ученической тетради, написано синими чернилами красивым мелким почерком: «Степан Антонович, если вам не трудно, зайдите, пожалуйста, сегодня в семь часов в правление колхоза Я буду ждать вас. Ваш друг Штефэнукэ».

Друг… И зачем это я ему понадобился? Мы и разговаривали-то с ним всего один раз, в сельсовете. В тот вечер на собрании шла речь о председателе ревизионной комиссии кооператива, который ничего не хотел делать. Все его критиковали и предлагали разные взыскания. Штефэнукэ наклонился к моему уху и шепнул: «А я бы за безделье придумал ему одно наказание: заставил бы поцеловать Санду Богдановну». Учительница сидела рядом и могла слышать. Маленькие хитрые глазки председателя наполовину закрылись от смеха, высокий лоб наморщился. Видать, он большой охотник высмеять человека, позубоскалить. Впрочем, когда он серьезен, вид у него очень важный. В пятьдесят лет у Штефэнукэ нет ни одного седого волоса.

Я застаю председателя колхоза в его кабинете. Он один. Погружен в свои бумаги, озабочен, лоб в морщинах. Выглядит весьма занятым человеком. Когда я открываю дверь, он словно не замечает моего прихода.

— Добрый вечер, — говорю я громко. Штефэнукэ поднимает глаза от бумаг.

— A-а, Степан Антонович, здравствуйте!..

Он встает из-за стола и пожимает мне обе руки. Затем усаживает меня на диван, а сам садится на стул, придвинув его ко мне почти вплотную. Выражение лица у него игривое, он улыбается.

— Извините меня, Степан Антонович, знаю, что оторвал вас от дела. Если каждый отец будет морочить вам голову…

— Очень рад, — отвечаю я. — Мне давно хотелось с вами поговорить.

Штефэнукэ изображает полное довольство на лице. «Да, мы должны понять друг друга, не правда ли? Мы служим государству и из-за работы не видим человека. Когда нам смотреть за нашими детьми!»

— Я бы вас попросил, Степан Антонович, простить Григораша, если он один раз не так хорошо приготовил урок…

— To-есть вы желаете, чтобы я поставил ему другую отметку? — прерываю я его.