Во Флоренах - [12]
Да, Владимир Иванович прав, что я действую опрометчиво, слишком горячусь. Я и сам это чувствую.
Вспоминаю день, когда я был назначен учителем во Флорены. И в районо, и в райкоме меня предупредили: трудное село. Нет там партийной организации, только два коммуниста. Сельские кадры неплохие, но их нужно еще воспитывать. Авторитет школы невелик. И вот я убедился в этом: иначе, как посмел бы Штефэнукэ вызвать меня в правление колхоза и предложить изменить отметку его сыну?
— Вот поэтому, Степан Антонович, мы и направляем тебя во Флорены, — сказали мне в райкоме. — Ты коммунист. Работай с людьми, помоги создать сельский актив.
Легко сказать! Ведь я человек, первый раз в жизни попавший в село.
На большой перемене Владимир Иванович говорит мне:
— Хочу послушать ваш урок. Дайте мне конспект.
Тон у него официальный. Уж не затея ли это Андрея Михайловича? Может быть, тот хочет дело представить так: мол, слабый учитель, не умеет владеть классом и, вместо того, чтобы заниматься своим делом, лезет на рожон, ищет ссор: то директор ему не угодил, то председатель колхоза…
Трудно сказать, почему является у меня такое подозрение. Разве не естественно, что завуч хочет посмотреть, как я веду урок? Ведь он еще ни разу у меня не был, а я уже больше месяца в школе! Нет, я не боюсь. Но сердце бьется у меня сильнее. Это, как никак, экзамен.
После звонка я вхожу в класс с Владимиром Ивановичем. Он садится на самую последнюю парту.
«Дубровский» Пушкина. Этой теме я уже уделил несколько часов. Сегодня нужно проверить, как ребята усвоили материал. Пушкинское время. Образы помещиков. Образ Дубровского. Основная идея произведения. Особенности пушкинской прозы… Вот о чем ребята должны иметь представление. Надо так организовать урок, чтобы все в нем участвовали — и сильные, и слабые. Да, а помогли ли мы отстающим усвоить пройденное?
— Горця, ты помогаешь Григорашу?
— Степан Антонович, я два раза был у него, но его отец прогнал меня.
Я убедился, что для перевоспитания Горци самая полезная мера — это давать ему задания, которые подымали бы мальчика в его собственных глазах. Энергия бьет у него ключом, ищет выхода. Нужно только умело ее направить. Иначе Горцю не перевоспитать. И напрасно мы будем кричать на него, стыдить перед товарищами, писать о нем в стенгазете. Все это меры на один день. Как бы высок ни был берег, река разольется, если мы не пророем ей дорогу.
Однажды после урока я задержал Горцю и Григораша. Подозвал их к своему столу. Горця, очевидно, ждал каких-то нареканий с моей стороны. Он смотрел на меня исподлобья, и во взгляде его я видел враждебность
— У меня к тебе просьба, Горця, — обратился я к мальчику. — Если ты в самом деле друг Григорашу, помоги ему.
— Я? — Горця ушам своим не поверил и даже не сразу сообразил, чего я хочу от него. Ему доверяют учить других! Да еще Степан Антонович, который его с воробьем поймал!..
— Да, да, Горця. Помоги ему заниматься. — Карие глаза Горци зажигаются, круглое лицо покрывается румянцем.
— Хорошо, Степан Антонович, помогу. Вот увидите, помогу. Григораш еще отличником будет!
— Верю. Иначе я бы тебе не предложил. А ты, Григораш, согласен?
— Согласен, — весело отвечает мальчик.
После всего этого приходит Штефэнукэ, и все наши усилия оказываются напрасными.
— Это ничего, — обращаюсь я к классу. — Товарищ Штефэнукэ просто не понял, в чем дело. Тут какое-то недоразумение. Я с ним поговорю.
Ставлю перед классом вопрос:
— Что вы можете рассказать о Владимире Дубровском?
Сразу подымается несколько рук. Но обычно на других моих уроках больше охотников отвечать. Дети часто оглядываются на Владимира Ивановича. Филипаш Цуркан ободряюще покашливает: мол, не подведем! Все выучили!
— Расскажи ты, Марица!
Девочка встает, густо краснеет. Отвечает она, однако, уверенно, звонким голосом. Рассказывает о времени, в которое жил и творил Пушкин. Для ее возраста, для ученицы седьмого класса — вполне хорошо. Потом говорит о Дубровском. Пересказывает то, что написано в учебнике, что я рассказывал, но все это по-своему, по-детски. Русской речью Марица владеет неважно. Даже путает падежи, но тут же нередко поправляет себя. Ну что ж, и это хорошо. Ведь ее родители, ее близкие почти совсем не знают русского языка.
— Марица, — спрашиваю, — а в каких эпизодах Пушкин показывает душевное благородство Дубровского?
Девочка опускает глаза, водит пальцем по парте. Вопрос оказался для нее неожиданным. Горця подымает руку. Но я его не вызываю. Даю подумать Марице.
И вот, встряхнув косичками, девочка с оживлением отвечает:
— Там, где Дубровский встречает Машу… помните? Когда она едет с князем в карете после венчания. И еще, где Дубровский с крестьянами…
— Садись, Марица. — Ставлю девочке отметку «пять». — А что нам скажет Варуня об образе помещика Троекурова?
В начале учебного года Варуня заболела. Почти две недели не ходила в школу и отстала от товарищей. Недавно на сборе отряда Марица взяла на себя готовить вместе с Варуней уроки, помогать ей. Варуня, слабенькая, смуглая девочка, очень волнуется, глотает слова:
— В этой повести Пушкин пишет… показывает, как богатый барин разорил другого, бедного… А тот, который бедный, поднял против него крестьян…
Камило Хосе Села – один из самых знаменитых писателей современной Испании (род. в 1916 г.). Автор многочисленных романов («Семья Паскуаля Дуарте», «Улей», «Сан Камило, 1936», «Мазурка для двух покойников», «Христос против Аризоны» и др.), рассказов (популярные сборники: «Облака, что проплывают», «Галисиец и его квадрилья», «Новый раек дона Кристобито»), социально-бытовых зарисовок, эссе, стихов и даже словарных трудов; лауреат Нобелевской премии (1989 г.).Писатель обладает уникальным, своеобразным стилем, получившим название «estilo celiano».
Не только в теннис играют парой. Супружеская измена тоже может стать парной игрой, если в нее захотят сыграть.
Сборник Хемингуэя "Мужчины без женщин" — один из самых ярких опытов великого американского писателя в «малых» формах прозы.Увлекательные сюжетные коллизии и идеальное владение словом в рассказах соседствуют с дерзкими для 1920-х годов модернестическими приемами. Лучшие из произведений, вошедших в книгу, продолжают биографию Ника Адамса, своебразного альтер эго самого писателя и главного героя не менее знаменитого сборника "В наше время".
«Грустное и солнечное» творчество американского писателя Уильяма Сарояна хорошо известно читателям по его знаменитым романам «Человеческая комедия», «Приключения Весли Джексона» и пьесам «В горах мое сердце…» и «Путь вашей жизни». Однако в полной мере самобытный, искрящийся талант писателя раскрылся в его коронном жанре – жанре рассказа. Свой путь в литературе Сароян начал именно как рассказчик и всегда отдавал этому жанру явное предпочтение: «Жизнь неисчерпаема, а для писателя самой неисчерпаемой формой является рассказ».В настоящее издание вошли более сорока ранее не публиковавшихся на русском языке рассказов из сборников «Отважный юноша на летящей трапеции» (1934), «Вдох и выдох» (1936), «48 рассказов Сарояна» (1942), «Весь свят и сами небеса» (1956) и других.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
`Я вошел в литературу, как метеор`, – шутливо говорил Мопассан. Действительно, он стал знаменитостью на другой день после опубликования `Пышки` – подлинного шедевра малого литературного жанра. Тема любви – во всем ее многообразии – стала основной в творчестве Мопассана. .