Внутренний рассказчик. Как наука о мозге помогает сочинять захватывающие истории - [46]

К похожим результатам пришли исследователи Университета в Шэньчжэне[248]. Двадцати двум участникам эксперимента было предложено сыграть в простенькую компьютерную игру, а потом, независимо от ее итогов, каждому из них было сказано, что он «посредственный игрок». Затем каждый участник проходил сканирование мозга, во время которого ему демонстрировали изображения «сильных» и «слабых» игроков. На этих снимках им делали укол в область лица, выглядевший весьма болезненно. Впоследствии участники заявляли, что в равной степени сочувствовали людям на всех фотографиях. Однако результаты сканирования раскрыли обман: они проявили тенденцию испытывать сочувствие только к «слабым» игрокам.

Результаты этого небольшого опыта согласуются с выводами, полученными в ходе других исследований. Кроме того, вряд ли нам необходима помощь нейробиологов, чтобы признать как трудно бывает сопереживать людям с более высоким статусом. Зачастую мы не испытываем никаких угрызений совести, высмеивая знаменитостей, политиков, глав крупных компаний и, например, принца Чарльза, хотя, как бы это ни было сложно постичь, они такие же люди, как и мы с вами.

Ровно как и моральное осуждение, битва за статус пронизывает наш сторителлинг. Сложно представить себе эффективную историю, которая не полагалась бы на какую-либо перемену статусов, призванную выдавить из нас первобытные эмоции, захватить внимание, пробудить гнев или завоевать сочувствие. Исследование более двухсот популярных романов XIX и начала XX века[249] выявило, что наиболее распространенным недостатком их антагонистов было так неописуемо напоминающее шимпанзе «стремление к доминированию в обществе за чужой счет или злоупотребление имеющейся у них властью».

Джейн Остин была мастером таких историй. После того как мы знакомимся с Эммой Вудхаус, именно желание увидеть крах «красавицы, умницы и богачки» мотивирует нас продолжать чтение. Тем временем в романе «Мэнсфилд-парк» показана противоположная ситуация: Фанни Прайс, родом из бедной семьи, покидает дом своей живущей в нищете матери и отправляется в поместье к богатым дяде и тете, сэру Томасу и леди Бертрам. Вскоре после переезда леди Бертрам выражает беспокойство, что простоватая Фанни «станет дразнить» ее «мопсика», а сэр Томас настраивается, что им «надо быть готовыми к вопиющему невежеству, к некоему убожеству взглядов и весьма неприятной вульгарности манер»[250].

Помимо этого, он обеспокоен, что Фанни будет считать себя ровней ее высокостатусным двоюродным сестрам. Сэр Томас настаивает на «надлежащем различии, которое должно существовать между девочками, когда они подрастут». Его волнует, «как сохранить у дочерей сознание, кто они такие, без того, чтобы они ставили кузину слишком уж низко, и как, не чересчур омрачая ее настроение, не дать ей забывать, что она отнюдь не мисс Бертрам». Он надеется, что его дочери не будут обращаться с Фанни слишком высокомерно, «но все же она им не ровня. Их положение, состояние, права, виды на будущее всегда будут несравнимы». Если до этого момента мы еще не заняли сторону Фанни, то заявления сэра Томаса не оставляют нам выбора. Ведь он говорит про нас. Фанни Прайс – это мы. И мы охренеть как возмущены.

3.8. «Король Лир»; унижение

В «Короле Лире» Уильяма Шекспира показано, что происходит, когда люди проходят через кошмар страшнее любых гонений. Шекспир понимал: не существует ничего, что скорее ввергнет человека в пучину безумия и отчаяния и обратит в опасного зверя, нежели лишение статуса. «Король Лир» – это трагедия; жанр, часто описывающий, как гордыня, которую можно расценивать как необоснованные притязания на статус, может привести к краху личности. Такие истории неоднократно рассказывались в Древней Греции и, разумеется, образовывают сюжеты в реальной жизни, разворачивающиеся в группах шимпанзе и человеческих племенах. Драматические взлеты и падения, вероятно, были частью нашего существования на протяжении миллионов лет.

«Король Лир» представляет собой хрестоматийный пример истории, где нужные внешние перемены ударяют по нужному персонажу в нужный момент и тем самым разжигают взрывоопасную драму. Сюжет выстроен так, чтобы разбить вдребезги самые глубокие, краеугольные для его личности и наиболее яростно защищаемые убеждения протагониста. В точности как в истории Чарльза Фостера Кейна, момент зажигания и вытекающая из него связь причин и следствий выглядят неизбежным итогом ошибочности модели мира главного героя.

Все начинается, когда стареющий Лир, появляющийся под фанфары, провозглашает, что разделит королевство между тремя своими дочерьми в соответствии с тем, насколько сильны их чувства к нему. Чем больше любят – тем больше получат в награду. В бракованной реальности, созданной для Лира его мозгом, он – несравненный и обожаемый король всего, что только есть вокруг, которому никто и слова поперек не скажет. Лир как должное принимает тот мир, в котором живет. Его нейронные модели предсказывают, что его всегда будут окружать почет и благоговение. Эти искаженные модели (разумеется, кажущиеся ему абсолютно реалистичными и правдоподобными) и приводят его к ошибкам, подрывающим его способность держать все под контролем. Узнав о решении Лира, его вероломные дочери Регана и Гонерилья рассыпаются в изощренной лести, клянясь ему в безграничной любви, и король не сомневается в их словах. С чего вдруг? Они ведь отражают реальность, предсказанную моделями его мозга. Не подвергать же сомнению солнечный свет или пение птиц.