Вместе с комиссаром - [13]

Вечеринки в нашем селе всегда устраивались у Сахона в хате. Он, говорят, имел здесь свой интерес: парни приносили Сахону большую бутылку, и он, лежа за щитом печи, время от времени посасывал из горлышка да попыхивал цигаркой, равнодушно наблюдая за тем, что происходило внизу. А еще хотелось Сахону удачно выдать замуж свою единственную дочь Тадорку, вот он и старался похвалиться перед всеми своим богатством. За недолгий срок существования Временного правительства, неведомо где запасшись керенками, Сахон оклеил ими целую стену. А тому, кто станет зятем, обещал оклеить деньгами всю хату. Но никто не зарился ни на обещанные деньги, ни на Тадорку. Она была такая нескладная, что мало кто решался даже пригласить ее на танец! А Сахоновы керенки, наклеенные на стену, только давали парням повод для шуток. Вот и сейчас младший из гайковцев, Кузя, уже изрядно хмельной, когда кончился танец, небрежно бросил свою девушку, круто повернулся к щитку, за которым лежал хозяин, и насмешливо закричал на всю хату:

— Эх, Сахон! Ноль цена твоим бумажкам на стене, вот где настоящие денежки! — И, выхватив из кармана галифе горсть серебра, швырнул на пол. Все засуетились. Многие бросились подбирать, в одном месте сбилась целая куча. А Кузя, упершись в бока, стоял и хохотал во все горло. И братья его, Антось и Марка, с гордостью поглядывали на Кузину забаву.

Никто не решался ни в чем перечить Маковским. Все их боялись. Мало того, что они могли, стоит им захотеть, сбить с ног любого, они и убить могли. Не так давно в лесу нашли мертвым их сообщника из соседней деревни. Ходили слухи, что это их работа. Жили Маковские особо от всех наших деревень, на хуторе Гаек. Сосновый бор окружал на взгорке их одинокую хату. Имели они с волоку[3] земли, да мало работали на ней. Больше нанимали. А сами жили другим, их звали «ночниками». Близ наших деревень после войны с панской Польшей пролегла граница. И Маковские, у которых осталось много родни по ту ее сторону, наладили с ними связь. Возили туда добытое через перекупщиков золото и шерсть, а оттуда — сукно, хром, сахарин, разные напитки. А еще больше крали и сплавляли за кордон краденое. Однажды обули в лапти доброго жеребца, увели его с соседнего хутора за границу.

Маковские вошли в силу в нашей округе в то время, когда я мало бывал дома, работал в волости. Они были старше меня годами. Мне запомнилось, как они однажды, словно на забаву, вышли на косьбу. В синих, из хорошего сукна, галифе, во френчах из ткани заграничных сортов, в хромовых сапогах, высокие, сильные, они широко размахивали косами, больше, видно, для того, чтоб показать, что даже косить выходят в полном параде.

Меня перевели из волости в наше село заведующим избой-читальней и выбрали секретарем комсомольской ячейки. Маковские открыто не выказывали ко мне своей неприязни, но я чувствовал недоброе в их взглядах, когда встречался с ними.

На этот раз на деревенской вечеринке, где был и я со своими друзьями-комсомольцами, Маковские хотя и не осмеливались задеть меня, но подчеркивали свое пренебрежение ко мне, скромно одетому. Особенно им было не по душе, что был я на селе самым ярым активистом.

Я чувствовал, что мне придется столкнуться с Маковскими, и столкнуться не на шутку. Все шло к тому. Ускорил это дело уполномоченный погранотряда Костин, который однажды заявился ко мне в избу-читальню. Я с уважением относился к нашим пограничникам и, откровенно говоря, даже немножко завидовал им. Красивая форма — синие галифе, хромовые скрипучие сапоги, ладно скроенная гимнастерка с зелеными петлицами, а фуражка — с зеленым околышем и красной звездочкой. Она была так к лицу Костину, что он выглядел самым главным на границе. Мне он казался даже важнее районного организатора комсомола, вот почему я так внимательно прислушивался ко всему, что он говорил. А Костин на этот раз тут же взялся за меня:

— Что ж это ты, комсомольский секретарь, закрылся в своей избе-читальне, уткнулся в газеты и не видишь, что делается вокруг?..

— А газеты — это же и есть моя работа, — попытался оправдаться я.

— Да я тебя от культуры не отрываю, — сказал Костин, — однако и нам ты со своими комсомольцами помогать должен.

— А как? — словно ни о чем не догадываясь, спросил я.

— Да вокруг же вас контрабандисты вытворяют что хотят, ты разве не знаешь?

— Знать-то я знаю и даже своими глазами видел, как Маковские серебряные монеты на вечеринке швыряли… А только что же мне делать?..

— А ты подстереги с товарищами, когда они за кордон подадутся, и дай сигнал нам. Граница длинная, пограничника к пограничнику в ряд не поставишь, а лес этот контрабандисты как свои пять пальцев знают, попробуй поймай их. Особенно этих хитрецов Маковских. Вот почему я и прошу, чтоб вы, комсомольцы, помогли нам.

Когда Костин уехал, я так увлекся планами поимки Маковских, что не успокоился, пока вечером не посвятил в них своих лучших друзей-комсомольцев Минку Буевича и Янку Бородейку. Они живо откликнулись на мое предложение — проследить, когда пойдут за кордон Маковские. Даже решили, что и задержать их надо нам самим. Вот будут благодарны пограничники!