Вместе с Джанис - [3]

2

13

Накануне вечером мы тоже оставались одни, но Джанис вела себя скромно, будто боясь своей реакции. Нам обеим было трудно осознавать, что снова оказались наедине так близко. В этот же вечер за исключением нескольких минут неловкости, это была прежняя Жени, которую я знала раньше. Не то чтобы совсем, но достаточно, чтобы узнать её, в надежде, что она выразит желание восстановить связь, от которой мы обе уже успели отвыкнуть, и что время только пошло нам на пользу, как выдержанному вину.

Накануне всё прошло как–то механически.

— Будешь? — спросила она меня.

— Да, — ответила я, даже не подумав насколько всё это иронично, ведь совсем ещё недавно я выслушивала от Джанис благочестивые нотации, от той, которая сама познакомила меня с героином, и вот теперь снова подсаживает меня на смак.

На следующий день было воскресенье, двадцать седьмое, и мы проснулись около трёх пополудни. Снова немного покувыркавшись и выпустив все девять футов, завтракать мы отправились к Голодному Тигру. Джанис он нравился из–за того, что там не было ни единого окна.

— Тебе понравится там, — уверила она меня, — особенно днём.

Там стояла всё время ночь, время, которое она любила более всего.

14

Затем, покружив по городу в её машине, мы зашли в бистро у Барни, жалкое, расцвеченное фонариками местечко с дурной едой, типичное скорее для района Миссисипи, одно из самых постыдных вонючих нор, где обитали поп–рок тусовщики, записывающиеся музыканты, их жёны и подружки, и бесконечные, вездесущие и надоедливые их обожатели. Ты бы никогда не пригласила туда никого, даже если бы он был ранен на голову, несмотря на то, что находилось оно в самом сердце Западного Голливуда совсем рядом с бульваром Ла—Сьена. Там мы и осели, и пили до двух ночи. Джанис уничтожила добрую часть кварты текилы (обычное её количество за день), с меня же было достаточно одной коки (хотя чуть–чуть пригубила и ликёра). До самолёта ещё оставалась уйма времени.

В один момент, помню, около полуночи, Джанис зацепилась языками с одним парнем, сидящим у стойки бара. Он пересел к нам за столик, и она не упустила возможности подразнить меня, выдавая себя за мою мать.

— Солнышко, я всего–лишь дурачилась. На самом деле безумно хочу тебя, родная моя. Хотелось чуть–чуть тебя подразнить, и всё.

На обратном пути в Лендмарк (а мои руки так и тянулись её обнять, а губы поцеловать, прямо в машине) её поведение начало меня несколько сковывать. Я чувствовала неловкость всю дорогу вплоть до дверей нашего номера, но и она испытывала схожие ощущения — что–то вроде пространственной дезориентации.

Но как только за нами захлопнулась дверь, вся неловкость испарилась, как если бы её и вовсе не было, и прежняя сила вновь притянула меня к ней. Нырнув в один из своих саквояжей, она выудила оттуда небольшой пакетик смака и крышечку от пепси, такую, знаешь, металлическую с винтовой нарезкой, вокруг которой она из проволоки сделала подобие ручки. И уже повернувшись ко мне, на её лице сияла радостная улыбка.

— У–у–у, солнышко, — говорила её улыбка. — Сейчас мы с тобой подкрепимся, и ещё кое–чем займёмся. Кое–чем почти неописуемым.

15

Она никому не позволяла себя колоть. Даже мне. Но всегда настаивала на том, чтобы ей самой сделать это мне, впрыснуть эту дрянь в мою вену. Что–то сексуальное было в том, как она колола себя, и тревожное, но скорее, волнительное, когда она проделывала это со мной. Любящее, заботливое, хотя по её стремительности, позе, выражению лица, можно было бы сказать, что игла в её руках, входящая в моё тело, напоминала больше не только некое подобие мужского пениса, но и смертельное, разрушающее всё на своём пути оружие.

Обычно я была первой, она любила наблюдать за моей реакцией. Но в этот раз она изменила своим правилам, и не стала устраивать любимую свою прелюдию игры. На крошечный пузырёк из–под глазных капель насадила иглу и зачерпнула ложкой немного порошка, налив чуть–чуть воды из бутылки. Для меня она всегда делала отдельно, особенно если мы собирались покувыркаться. Она подходила к этому настолько серьёзно, как если бы готовила себя (и меня тоже) к ответственному концерту или выступлению.

Когда жидкость начала пузыриться, она через лоскуток с палец величиной хлопчатобумажной ткани (заменяющий фильтр) наполнила этот импровизированный шприц. На минутку отложив его, внимательно посмотрела на меня, и с губ её соскользнула незаметная усмешка. Затем несколько раз сжала пальцы в кулак, поёрзала на стуле, несколько раз потопала ногами и развязала тонкий шёлковый поясок, который часто повязывала поверх локтя. Да, это была моя прежняя Жени, могу уверить тебя. Множество раз она разыгрывала передо мной эту сцену, и каждый раз меня от этого голова шла кругом. У неё в такие моменты было такое выражение лица, какое бывает, когда тебя собирается трахнуть кто–то, кого ты ужасно хочешь. Вот такими вещами она увлекалась. Казалось, она трахает саму себя. Настолько игла в её руках оживала, будто это было то самое, что делает мужчину мужчиной.

Как только она вытащила из себя иглу, началась обычная для неё в таких случаях муть. Сначала она вела себя, как если бы меня рядом совсем не было, я ждала, умирая от желания присоединиться к ней. Но вот она взглянула на меня и улыбнулась. И я поняла, что она хочет меня.