Вместе с Джанис - [23]

Войдя, ненадолго включив свет, зажгла пару свечей, запас которых всегда возила с собой, и выключила электричество. Сбросив голубую с блёстками накидку, оставаясь одетой, стала кружиться по комнате, подбирая с пола вещи и разглядывая их, непрерывно щебеча о новых песнях, репетициях, критиках, обо всём, что приходило ей на ум. Трогательное зрелище. Такая бывает вот Жени, напористая, пробивная, особенно после таких любовных переживаний, ласк и мокрого поцелуя в лифте, нервничая о том, что должно произойти, и не решаясь даже думать, чтобы нечаянно не проронить ни слова, которое могло бы хоть на мгновение задержать нас.

Наконец, остановившись у кровати, она перестала кружить по комнате, и я подошла к ней и начала стягивать с неё её облегающий топик. Но, похоже, она забыла всё, о чём мы только что говорили.

— Что ты делаешь?

— Я раздеваю тебя, — ответила я.

Моим действиям она не стала противиться, только тихо смотрела на меня. Я раздела её. Поцеловала грудь, и мы нежно опустились на кровать. Как ты понимаешь, я даже не успела снять свою кожаную куртку — ну так что ж, пусть я буду одна одета.

— Что ты делаешь? — снова повторила он свой вопрос.

76

— Ни слова, хорошо? Ни жеста против. Только не теперь. Сейчас не время.

Снова она промолчала. Я стащила с неё брюки и добралась до её тела, но она скользнула к подушкам, взбила одну из них, и взяла в руки Виллидж–Войс. Я чуть не взорвалась от смеха, глядя неё — на ней оставались только одни трусы — ей не хватало только развернуть газету! И что ты думаешь? Она увлеклась чтением какой–то статьи! Смешно ужасно. При свете двух свечей ей было почти ничего не видно.

Я потянулась к тумбочке и зажгла ночник. Было совершенно очевидно, что она страшно нервничала, ты скажешь, она стесняется многого, тогда я скинула туфли и, куртку повесив на спинку стула, бесцеремонно плюхнулась на кровать рядом с ней. Но так как по–прежнему горел красный, я положила голову её на плечо и притворилась, что тоже нервничаю. Так лежали мы несколько минут. Её неловкость прошла, и, наклонившись, я поцеловала её в щёку.

По губам Жени всегда можно прочесть, что у неё на душе. И вот теперь губы приняли знакомое мне очертание описывающее состояние нерешительности: чуть приоткрыты, ярко–очерчены. Положение губ где–то между «давай–я–жду» и «прекрати–не–хочу». Но я ошиблась, приняв за «поцелуй–меня». Нежно, скорее в дружественном, чем любовном поцелуе, я скользнула по её губам своими, затем снова вернулась к ним, но уже задержавшись чуть дольше, секунду–вторую удерживая их. Она не противилась и я, вынув из её рук газету, скинула её на видавший виды ковёр, даже не взглянув на статью. Мягко спускаясь вниз, поцеловала животик и обвела языком вокруг пупка. Медленно изогнувшись, стала посасывать её бедро, подбираясь всё ближе к её выпуклым округлостям.

— Тебе нравится? — спросила я, но она предвосхитила мой вопрос энергичным вздрагиванием.

77

— Куколка, ты так вкусно пахнешь, — прошептала я. И действительно, с чем может сравниться запах свежевымытого тела! Я наслаждалась, всё более увлекаясь. Эта девочка, к которой вчера я внезапно почувствовала притяжение, безумно меня заводила.

Вырвался лёгкий стон, когда я начала нежно стягивать с неё трусики. Но внезапно её тело напряглось, хотя она и глубоко вздохнула во второй раз.

— Что–нибудь не так? — спросила я.

Она не ответила.

— Знаешь, — начала я, — тогда молчи, и это будет знаком того, что всё идёт хорошо. Я продолжу, хорошо?

Она по–прежнему не издала не единого звука, и я сняла их совсем. Я была уже почти у её ног, когда она подхватила меня за руки и притянула к себе.

— Я хочу, чтобы ты полежала на мне, солнышко, — тихо произнесла она. — Просто полежи, немного.

Я сделала, как она просила. Она обняла меня и начала целовать и посасывать мочку моего уха.

— О, моё солнышко, — прошептала она, заглядывая ко мне в глаза и обдавая меня жаром своего дыхания. — Мне так хорошо с тобой, моё солнышко.

Я приподняла голову и рассмеялась. Она поняла меня неверно, и, посчитав, что я смеюсь над ней и жестоко злорадствую над тем как она легко мне отдалась, оттолкнула меня и села на постели.

— Что случилось, куколка моя? Что я сделала не так?

Она помолчала, явно томясь сомнениями, затем спросила:

— Ты уверена, что хочешь этого?

— Конечно! А ты разве нет?

Не дав ей продолжить, я поспешила добавить:

— Знаешь, не думаю, что это хорошая идея, нам с тобой так много говорить. Нам, думаю, совершенно нет необходимости в словах. Позволь мне продолжить, и, будь что будет. Ну а если ничего не получится, тогда ничего и не было.

Она чуть задумалась, и я без слов поняла, что она согласна со мной. Так мы молча лежали вместе, пока я не почувствовала лёгкие подрагивания её тела. Ещё немного обождав, обняла её за талию и положила свою голову ей на плечо. Некоторое время мы не шевелились. В конце концов, будет неплохо, решила я, начать всё сначала. И приподнявшись на локте, наклонилась над ней и стала целовать её грудь, затем очередь дошла до её сосочков, лизнув их, начала покусывать. У неё была очень чувствительная грудь — моментально реагировала на прикосновение, и соски всегда напрягались, когда она заводилась. Она сделала слабое движение, как если бы хотела меня остановить, но меня уже понесло: «Хватит, — думала я, — ты сама этого хочешь, и ты это получишь, и неважно как часто ты играешь роль недотроги».