Вместе с Джанис - [21]

Шрифт
Интервал

— Для моей жены, для кого же ещё?

Я всё ещё хотела хранить верность Кимми, но лёжа в этом пропахшем, жарко натопленном номере, я чувствовала, что что–то произойдёт. И даже если наши отношения с Джанис переполнят мою чашу терпения… я понимала, что всё равно буду любить её. Несмотря ни на всё, я чувствовала необъяснимую тягу к ней. И пока она спала, я рылась в самых отдалённых закоулках моего разума. Почему? Никакого разумного объяснения этому я не находила. Я понимала, что наши отношения с Кимми рано или поздно изменятся и эти изменения принесут ей много боли и огорчения. Я понимала, что ради всех хороших чувств мне следовало сейчас же подняться, взять такси, мчаться в аэропорт и лететь ближайшим рейсом в Сан–Франциско. Но я этого не сделала. По какой–то необъяснимой причине я не могла. Как если бы была скована цепью.

69

Около восьми, после бесплодных попыток заснуть, я оделась и отправилась завтракать в одно место на углу 7–й авеню и 33–й улицы. Вернувшись, я легла снова, но не раздеваясь. Около полудня постучался к нам один парень из их группы.

— Джанис ещё спит, — зашикала я на него.

Но оказывается, она не спала. Я чуть не подпрыгнула, когда услышала её голос, так отдаются гулким эхом все звуки в каменоломнях.

— Ты занималась любовью со мной вчера вечером? — произнесла она, не отрывая головы от подушки и продолжая лежать с закрытыми глазами.

— Нет, — ответила я, — ничего не было.

— Что же тогда, чёрт возьми, произошло? — Спросила она, с трудом приподнимаясь на локте и щурясь на яркий свет. Белки её глаз были красные.

— Вы репетировали, сделали пробную запись, всё как обычно, затем ты напилась, и я отвезла тебя домой.

— И ты не занялась любовью со мной?

— Нет.

— Почему? — потерев глаза, она снова откинулась на подушку.

— Не думаю, что от этого бы тебе полегчало. Ты была слишком пьяна, чтобы что–то почувствовать. А если откровенно… я не намерена вкладывать свою душу, свою любовь и свою энергию в кого–то, кто так легко может их разбить своим…

— Э–э–эй …! — смачно проклокотала она.

— … и мне не нравится запах алкоголя или рвоты.

Эти слова пощёчиной отразились на её лице. На секунду она возмутилась, но тут же остыла. Она понимала, что именно она могла почувствовать, в каком виде она была вчера и, что я совершенно права.

— Ладно, но я по–прежнему хочу тебя, — произнесла она примирительным тоном.

70

— Хорошо, тогда прими этот чёртов душ и почисти зубы.

Слова почти произвольно срывались с моих губ. Никакого смысла я в них не вкладывала, никакого желания не было делать с ней что–нибудь.

Надув губы, она молча встала, позволила отвести себя в ванную и помочь сесть. Выдавив пасту на зубную щётку, я оставила её на раковине. Она отмокала некоторое время, но горячая вода не помогла успокоить её вдвойне раненные чувства.

Лёжа на кровати и слушая хлюпающие звуки, доносящиеся из ванной, я спрашивала себя, зачем, чёрт возьми, я ещё здесь. Единственное, что мне приходило на ум, это то, что сто тысяч со своими половыми инстинктами, готовы были занять моё место. И тут я осталась наедине с единственной мыслью. «А почему бы и нет? Для Сэма я пустое место, Кимми за три тысячи миль, Жени хочет меня и, кажется, любит».

Но её настроение уже поменялось. Вот не думала, что так глубоко могла задеть её чувства. Выйдя из ванной, она надела часы и произнесла:

— Я одеваюсь и ухожу. Уже поздно, а мне надо успеть сделать кое–какие дела.

Я даже не представляла, что за дела это могли быть. Особенно после ночи проведённой с ней, учитывая, в каком состоянии она была. Ни те мысли, которые роились у меня в сознании.

— Прости, Джанис, меня. Я не думала испортить тебе настроение.

Хотя она уже не проявляла желания одеться, но всё ещё настаивала, что ей срочно нужно куда–то идти, и тут я поняла, что единственное, чего она ждёт, это моих извинений. Что–то вроде игры в кошки–мышки. Ну что ж, решила я, хочешь играть — давай. Поехали от противного. Я сняла обтягивающие трусики шортиками и топик с большим вырезом и стала с интересом наблюдать, как она с неохотой пытается надеть свои. Я принялась помогать её, но малышка глазами приказала мне прекратить игру. Проще простого. Я наклонилась и слегка лизнула один из её сосочков, затем нежно прихватив его зубками, стала любовно удерживать его секунд пять. Затем выпрямилась и поцеловала её в губы.

71

Характерная улыбка скользнула по её лицу. Удивление и радость, одновременно с недоумением и неуверенностью. Эта же улыбка появится на её лице ещё тысячи раз в последующие месяцы. Сидя на краешке кровати, мы продолжали целоваться, руками гладя друг друга. Мы посмотрели в глаза, и без слов обе поняли, что ещё не время.

— Может, отложим до вечера? — спросила я. — Так будет лучше.

Она кивнула и улыбнулась. Подарив ей ещё несколько нежных поцелуев, губы, ушки, грудь, мы встали и начали одеваться.

Обычный день Джанис. Позвонив в контору и выяснив, что Альберта Гроссмана не будет ещё несколько часов, мы отправились завтракать в одно местечко в Ист—Сайде под названием «Интуитивная прозорливость». Первым, чем Джанис решила побаловать свой желудок, было шоколадно–ореховое пирожное а–ля–мод. Я заулыбалась, но вид этого пирожного вызывал тошноту в моём пустом желудке. Позднее уже в конторе Гроссмана мне стало ясно, что она собиралась биться с продюсерами до последнего за свой следующий альбом Cheap Thrills. Я извинилась и провела остаток дня в Шератон МакАльпин, где проходил показ мод. Познакомилась с такими же как я покупателями, выпила с ними кофе и вернулась в Челси около восьми вечера. Портье направил меня в Эль–Кихот, мексиканский ресторан, примыкающий к гостинице.


Рекомендуем почитать
Дневник 1919 - 1933

Дневник, который Сергей Прокофьев вел на протяжении двадцати шести лет, составляют два тома текста (свыше 1500 страниц!), охватывающих русский (1907-1918) и зарубежный (1918-1933) периоды жизни композитора. Третий том - "фотоальбом" из архивов семьи, включающий редкие и ранее не публиковавшиеся снимки. Дневник написан по-прокофьевски искрометно, живо, иронично и читается как увлекательный роман. Прокофьев-литератор, как и Прокофьев-композитор, порой парадоксален и беспощаден в оценках, однако всегда интересен и непредсказуем.


Рассказ о непокое

Авторские воспоминания об украинской литературной жизни минувших лет.


Модное восхождение. Воспоминания первого стритстайл-фотографа

Билл Каннингем — легенда стрит-фотографии и один из символов Нью-Йорка. В этой автобиографической книге он рассказывает о своих первых шагах в городе свободы и гламура, о Золотом веке высокой моды и о пути к высотам модного олимпа.


Все правители Москвы. 1917–2017

Эта книга о тех, кому выпала судьба быть первыми лицами московской власти в течение ХХ века — такого отчаянного, такого напряженного, такого непростого в мировой истории, в истории России и, конечно, в истории непревзойденной ее столицы — городе Москве. Авторы книги — историки, писатели и журналисты, опираясь на архивные документы, свидетельства современников, материалы из семейных архивов, дневниковые записи, стремятся восстановить в жизнеописаниях своих героев забытые эпизоды их биографий, обновить память об их делах на благо Москвы и москвичам.


Путешествия за невидимым врагом

Книга посвящена неутомимому исследователю природы Е. Н. Павловскому — президенту Географического общества СССР. Он совершил многочисленные экспедиции для изучения географического распространения так называемых природно-очаговых болезней человека, что является одним из важнейших разделов медицинской географии.


На берегах утопий. Разговоры о театре

Театральный путь Алексея Владимировича Бородина начинался с роли Ивана-царевича в школьном спектакле в Шанхае. И куда только не заносила его Мельпомена: от Кирова до Рейкьявика! Но главное – РАМТ. Бородин руководит им тридцать семь лет. За это время поменялись общественный строй, герб, флаг, название страны, площади и самого театра. А Российский академический молодежный остается собой, неизменна любовь к нему зрителей всех возрастов, и это личная заслуга автора книги. Жанры под ее обложкой сосуществуют свободно – как под крышей РАМТа.