Вместе с Джанис - [14]

— Что за чёрт такого важного есть для тебя, что тебе всё равно остынет твой ужин или нет? — спросила я после её третьего путешествия к телефону–автомату, висящему на стене.

— Ничего, — сказала она с такой грустью в голосе, что я почти почувствовала это на себе. — Я просто думаю, неужели нет никого во всё мире, кто хотел бы полюбить меня. Я надеялась увидеть Джо, но его нигде нет.

— Звонила ему домой?

— Я пробовала найти его и там. Но его там тоже нет.

— Тебе бы самой сходить, — сказала я.

— Ходила, но он не появлялся.

— Может, он сам ищет тебя, или завис где–нибудь в гостях.

46

— Нет, — последовал её ответ. — Просто я ему надоела. Никто со мной надолго не остаётся.

— Полное дерьмо, — попыталась подытожить Кимми.

— Не делай хуже, чем оно есть на самом деле, — решила я спасти положение. — Я не могу утверждать, что он любит тебя, я просто этого не знаю. Но он знает тебя, спит с тобой. Одно это говорит о том, что ты ему интересна, Джанис.

— Эх, — вздохнула она. — Может быть, ты права.

Бывает так, когда слова — пустой звук. Мы старались, как могли, но ни Кимми, ни я не смогли вывести Джанис из этого состояния. Наконец, после очередного возлияния, почти не дотронувшись до ужина, она извинилась и ушла.

Оставалось подытожить сказанное:

Любая, брошенная своим парнем, похожа на ту, которую мы видели в этот вечер; не забудем её печального маленького личика; усилия, которые она совершала, чтобы не разреветься при нас; и все эти её сказки о попытках найти его. И никто не смог бы переубедить меня тогда, что Джанис — никто, кроме как искренняя маленькая цыпочка, которая хочет встретить мужчину, даже любого мужчину, чтобы полюбить его.

6

47

К началу 1967 года спокойная, размеренная жизнь старухи Сан–Франциско, высокомерно мнящей себя Городом, была прервана, у старухи задрожали колени от первого непостижимого выступления Джанис. Отцы города, а также и матери, просто не могли для себя даже осмыслить, что происходило в районе улиц Хайт и Ашбери. Тысячи молодых людей со всех уголков нашей стран стекались сюда, жили коммунами из–за недостатка дешёвого жилья и ломали все устоявшиеся у среднего класса представления о жизни. Кислота была доступна в таких количествах, как твой апельсиновый сок, а хиппи в немыслимых одеждах в открытую курили дурь прямо на улицах.

Чтобы устоять в социуме, они, эти Дети Цветов, основали свою организацию, назвав её Обществом Копателей, в задачу которой входила организация сети бесплатных магазинов, где бы молодёжь, если у кого не было с собой денег, могла получить бесплатно еду или одежду. И когда они потерпели неудачу, идею подхватили двое предприимчивых молодых людей из местных юристов, официально основав её ХАЛО, Хайт–Ашбери Легальная Организация подростков.

48

Нелегалы. У них можно найти было всё, от ямайской травы, героина, спидов и депрессантов до золотых изделий и краденого. Возникла новая процветающая индустрия, работающая бесперебойно круглые сутки. Только штормовой ветер, дуя с Сан–Францисского залива, мог унести с улиц терпкий горьковато–сладкий аромат, исходящий от кальянов и косяков, выкуренных обитателями тысяч комнат этого района. Пестрота красок обрушивалась на посетителей Хайт–стрит с витрин магазинов, с фронтонов домов, раскрашенных автомобилей, со стен, казавшихся одетыми в психоделически расцвеченные отражения от раскрашенных стёкол, и от полуобнажённых тел прохожих.

Подростки, юноши и девушки, вся молодёжь страны, эти ещё совсем юные создания, казалось, все думали найти ответы на свои вопросы и искания здесь, на Хайт–стрит. Здесь, уверены они были — прибежище от удушающей реальности, обрушивающейся на них со страниц Тайма, Ридерс–Дайджеста и Лайфа — самых официальных рупоров этих Соединённых Штатов.

К этому времени, наконец, несмотря на неудачи, несмотря на пиявок и хищников, видящих в них в будущем свою добычу, Любовь, Мир и Гармония, казалось, восторжествуют. Никто ещё не мог предсказать, к чему это всё приведёт: горькое психологическое наследие 1968 года, пепел альтруистического костра этих молодых людей — огонь ещё только разгорался, согревал их души.

Плывя в ощущениях приближения 1967 года, я превратила свой небольшой магазинчик в модную лавку, решив удовлетворить жажду сотен новых покупателей. Инстинкт меня и в этот раз не подвёл. Ещё зимние ветры не перестали завывать на вершине Русского холма, а я уже имела прибыли по десяти тысяч в месяц, и благодаря переменам в жизни ещё кое–кто обогатился и расцвёл в ту зиму. От одной встречи к другой молодёжь начала сбиваться в стаю, чтобы только увидеть её. Старший Брат всё по–прежнему снизу возглавлял афиши, но с самого первого их выступления вместе с ней, толпы, вскакивая со своих мест, свистели, вопили и скандировали: «Мы хотим Джанис! … Мы хотим Джанис!»

49

Странно, но её имени всё ещё не было на афишах — только название группы, хотя было совершенно очевидно, что единственно она одна полностью завладела сердцами слушателей. Это не она в них нуждалась, а они в ней. В начале 1967 года группа отправилась на Восток, договорившись с одной, как потом выяснилось, не заслуживающей никакого доверия чикагской компанией, называющей себя Мейнстрим. С точки зрения денег, он оказался живодёрней, этот Мейнстрим, компания даже не удосужилась позаботиться об обратных билетах для них до Сан–Франциско. Могу с уверенностью сказать, никто из группы до сих пор не получил ни пенни со своего первого альбома. И пока пластинка начинала продаваться, Старший Брат и Джанис присматривались к своей новой потенциальной аудитории: печальный опыт с Мейнстримом горько ранил. Группа трещала, раздираемая сомнениями. Никого из них так сильно не захватила паранойя, которая была следствием этой неудачной для них встречи с пираньями звукозаписывающей индустрии, как Джанис. Она во всех неудачах винила себя, видела себя единственной причиной коммерческого краха. А в это время продажа пластинки наращивала обороты, но Мейнстрим держал свой успех в тайне от музыкантов, и Джанис с ребятами из Старшего Брата считали себя полностью уничтоженными. Даже после того, как аудитория Авалона начала видеть в Джанис нового идола андеграунда, она продолжала уверять меня, что все её надежды рушатся одна за другой.