Влюбленный призрак - [28]
– Мне это знакомо, – сказал с улыбкой Тома́. – Помню, я часами утешал секретаршу отца, рыдавшую на моем плече.
– Все, мне пора бежать, – с сожалением сказала молодая собеседница. – Я тоже была рада вас здесь повстречать. Странно, ваше лицо кажется мне знакомым. – На прощание она протянула ему руку.
Тома́ пожал ее и, прежде чем уйти, все же решил кое-что добавить:
– Не бойтесь завтрашнего дня; в таком состоянии не очень соображаешь, что происходит. Понимание приходит потом, когда перестает звонить телефон и когда тебя накрывает чувство потери.
– Вы меня утешили, я признательна вам за откровенность.
Тома́ снова пересек парк. Отец дожидался его за воротами.
– Ты все рассмотрел? – спросил он.
– Я не вправе этим заниматься, – вырвалось у Тома́.
– Чем ты не вправе заниматься?
– Я согласился, не подумав, хотел сделать тебе приятное, но от последствий никуда не деться. Как я мог забыть о ее семье, о ее муже, которого я хотел возненавидеть? А ее дочь? Я не вправе похищать у нее останки матери.
Раймон заложил руки за спину и побрел вниз, к заливу. Тома́ нагнал его.
– Ты меня понимаешь?
– Мы не собираемся красть труп. Это всего лишь пепел, который все равно будет развеян.
– А вдруг ее дочь намерена похоронить его в мавзолее, там, куда приходят помянуть родных и близких сотни людей?
– Ты не можешь так нас подвести, Тома́, тем более в этом скорбном месте! Мы с Камиллой столько ждали момента соединения! У Манон вся жизнь впереди, а наша жизнь в прошлом.
– Манон?.. Ты знаешь ее имя?
– Подожди, я придумал, как тебя приободрить.
– Мне заранее страшно.
– Ты просто пересыплешь прах Камиллы в мою урну, а ее урну наполнишь песком, а еще лучше пылью, благо что в квартире, где мы поселились, ее полно. Немного поработать пылесосом – и ее наберется более чем достаточно. Ее дочь ничего не увидит и ни о чем не догадается. Пусть потом сколько угодно посещает этот дворец из «Тысячи и одной ночи».
– И пусть преклоняет колени перед мешком из пылесоса? Это и есть твоя гениальная идея?
– «Из праха мы созданы, в прах и обратимся» – это не мои слова.
– У тебя нет ничего святого!
– Не забывай, что мое упрямство спасло немало жизней. Ты считаешь, что мы этого заслужили? Растишь, растишь детей, а они потом запечатывают тебя в нише за стеклом. Спасибо, весьма признателен! Сначала хоспис, потом галерея праха.
10
Тома́ присел на террасе французской пекарни на бульваре Арсико. Он заказал большую чашку кофе и круассан с миндалем, который теперь с аппетитом уписывал.
– Колумбарий… – ворчал Раймон. – Что за гротескное слово? Я что, похож на голубя? Что-то не заметил там голубей.
– Так или иначе, нам нужен новый план.
– Ты прав. У меня их уже целых два, – оживился Раймон. – Всю голову себе сломал. Очень трудно сосредоточиться, ты так шумно жуешь. Начну с плана В.
– Почему не с плана А?
– Знаю я тебя, ты из принципа отбросишь первый план. Слушай! Ты втираешься в толпу приглашенных, дожидаешься конца церемонии, задерживаешься. Там обязательно будет где спрятаться. Дождавшись темноты, ты выходишь, забираешь урну и уносишь ноги. Просто, да?
– Каков другой план?
– Что я говорил? План А начинается так же. Народу соберется много, Камиллу все любили. Ее тщеславный муженек захочет всех угостить. Приглашенные отправятся на прием, а ты, оставшись один, произведешь манипуляцию с прахом, только при этом варианте ты пересыплешь ее прах в мою урну, а пустую оставишь в нише. Дело сделано, никто ничего не видел.
– Меня бесит твой оптимизм. Но ты учел мои возражения нравственного свойства, это отрадно.
– Я думал, что мы с этим разобрались, – сердито ответил Раймон. – Что ж, раз нет, предлагаю тебе компромисс. Оставь немного праха Камиллы в урне, вряд ли это что-то для нас меняет. Ее дочери не придется скорбеть впустую – я, разумеется, выражаюсь фигурально… Хотя, в сущности, так и будет.
Это предложение привело Тома́ в растерянность, но ему хотелось поскорее с этим покончить. Доев круассан, он облизал пальцы и показал кивком головы, что не возражает.
– Ты наставишь пятен на костюм, не забудь, он чужой! – захихикал отец. – Переоденься, мы немного побудем туристами.
Канатный трамвай ехал вниз по Калифорния-стрит. Тома́ отстукивал по деревянному сиденью ритм постукивания трамвайных колес по рельсам, отец остался стоять на подножке со смеющимся лицом, с развевающимися на ветру волосами – с той поправкой, что его волосы странным образом не развевались на ветру. Тома́ долго наблюдал за отцом и пришел к выводу, что тот еще больше помолодел.
Вагон стал тормозить на подъезде к конечной остановке, Раймон соскочил на ходу и поманил за собой сына.
– Что происходит в твоем мире с временем? Оно движется в обратную сторону вместе со стрелкой твоих часов? – спросил Тома́.
– Если ты собирался застать меня врасплох и заставить расколоться, то не надейся: я не спалюсь, когда цель так близка. Почему ты задаешь столько вопросов о моей жизни после смерти и почти не спрашиваешь о моей жизни до нее? Если тебе интересен ход времени, если ты хочешь восполнить утраченное нами за годы молчания, то валяй, сейчас самый подходящий момент. Ныряй! Что тебе хотелось бы узнать о твоем папе?
