Влюбленный пленник - [52]

То, что стало происходить после июля 1971, то есть, после битвы в Аджлуне, Джераше и Ирбиде, меня удивляет до сих пор. В отношениях между фидаинами появилась какая-то горечь разочарования, и я стал свидетелем такой сцены: Я знал двух фидаинов лет двадцати, они были друзьями, жили на одной базе в Иордании, но один так и остался простым фидаином, а другой получил небольшой чин. Однажды в Бакаа при мне первый фидаин попросил разрешения навестить больную жену в Аммане (это в двадцати километрах). Вот этот диалог, как я его помню:

– Salam Allah alikoum.

– … koum salam.

– Али, можешь дать мне увольнительную на двадцать четыре часа, моя жена беременна?

– Моя тоже. А я остаюсь. Сегодня вечером ты в карауле.

– Я найду замену.

– Так кто должен стоят в карауле, он или ты?

– У меня есть пара приятелей, они согласятся.

– Нет.

Голос первого фидаина становился умоляющим, а голос второго – и это казалось даже нормальным, ожидаемым и в определенной степени необходимым – приобретал начальственные нотки. Это не был вопрос дисциплины, речь не шла о безопасности лагеря, это было обычное соперничество между младшими офицерами и простыми солдатами. Двое самцов схлестнулись лицом к лицу, защитники одной Родины, которую еще и увидеть было нельзя.

Впоследствии я узнал, что родившаяся в тот день ненависть не утихла и по сей день, и они – оба неплохо говорили по-английски – делают в газетах заявления, где слышится отголосок той самой ненависти. Может, ненависть рождается первой, и чтобы окрепнуть, ей нужны двое друзей?

Уехали все, кто были по рождению или в результате брака палестинцами. Сначала через Сирию, и думаю, именно в это время – в конце 1971 – началась вторая волна проникновения палестинских фидаинов в Ливан. Некоторые ловкачи – благодаря какому-нибудь родственнику-иорданцу – приобретали земельные участки в окрестностях Аммана. Говорят, это самые богатые люди королевства хашимитов. От революционного периода – с 1968 по 1971 – они, общаясь между собой, сохраняют некоторые слова, как слова местного наречия из детства вдруг проскальзывают в разговоре бывшего крестьянина, ставшего директором крупного парижского предприятия. Они чувствуют в вас прежнего сообщника и опасаются: вдруг сегодня вы перестали им быть, и лицо их слегка краснеет. Сразу и безо всяких расспросов с вашей стороны они называют цену своего дома в Джабаль Аммане, «в самом шикарном квартале города».

Мне понадобилось много лет, чтобы понять, как их лидеры, я говорю об известных лидерах, чьи имена вы можете увидеть в западных газетах, стали долларовыми миллионерами. Это были не какие-то разрозненные островки в море Сопротивления, а настоящий сейф, где у каждого, и прочим это было известно, имелся свой ящик, а то и не один. Свое состояние они хранили в Швейцарии или где-нибудь еще. И еще они знали, что́ хранят другие, потому что зачастую это состояние было частью их общей добычи.

Прочим участникам Сопротивления все это было хорошо известно. Документ о праве собственности спрятать можно, а как спрячешь лес, или виллу, или земельный кадастр? Высшее командование тоже обо всем знало. Возможно, оно этим пользовалось? Всем в ФАТХе был известен Абу Хасан[57], а также его спортивные машины, его красивые девицы, те и другие отличались изящными линиями, я встречал его два-три раза, причем, первый раз при обстоятельствах, весьма для него неприятных, мне пришлось при фидаинах, которых эта сцена страшно забавляла, попросить его предъявить удостоверение личности. Слегка раздраженный, он порылся в карманах куртки и достал ярко-зеленый документ, который носит при себе каждый фидаин, при этом к щекам его прихлынула кровь. Энергичный, спортивный, он был деятельным членом «Черного сентября» и активно участвовал в подготовке операций. Как мне говорили, Арафат в интересах Организации вовсю играл на его тщеславии. О его смерти и смерти Будиа – при взрыве автомобиля – я узнал, как узнают о поражении. Медленно, стараясь не ошибиться, восстанавливая события, я думал приблизительно следующее:

Вполне естественно, что глаза бойца, когда он проникает в роскошные интерьеры, вспыхивают от зависти, особенно, если речь идет о коррупции некоторых руководителей, которые ощупывают и мнут новенькие пачки зеленых стодолларовых купюр. Когда какое-нибудь революционное движение оказывается успешным, доказательством преданности становится скорость присоединения к этому движению: кто раньше, тот и преданнее. Как отличить полное самопожертвование от интриг ради получения должности, от суеты ради удовлетворения собственных амбиций – финансовых или властных. Особенно, когда некий честолюбец объясняет, что «всего себя целиком посвятил общественному благу и революции». Это я процитировал фразу одного из лидеров организации, оправдывающего свое богатство (июль 1984).

Наконец, есть вступившие в битву на последнем этапе, так называемые «революционеры тринадцатого часа», они прибегают, когда революция уже свершилась, и вынуждены биться голыми руками с теми бойцами, которые в процессе «великого похода» уже познали столь сладостный вкус власти.