Влюбленный пленник - [165]

Шрифт
Интервал

Наверное, настало время искать ответы: Греция с 1950 по 1955 была ко мне нежна и добра, Япония в 1967 восхитительна, в начале 1970 я полюбил Черных пантер, с конца 1970 по конец 1972 более всех и всего – фидаинов. Что же произошло? Греки, японцы, Пантеры, палестинцы жили под счастливой звездой? Или, может, меня так легко привести в восхищение? Они всё еще такие, какие остались в моей памяти? Это было так прекрасно, что я задаю себе вопрос: а что если все эти периоды моей жизни мне просто приснились?

Когда в рисунке оказывается слишком много неточностей, художник стирает их, и после двух-трех взмахов резинки лист оказывается абсолютно белым; так, если стереть Францию и Европу, эта белизна передо мной, бывшая прежде Францией и Европой, становится пространством свободы, куда можно вписать Палестину, прожитую мной палестинскую жизнь, но при условии, если ее подправить и подретушировать. Как Алжир, как другие страны, не говоря уже о революции в арабском мире, она была возможна лишь на территории, на которой могло бы появиться двадцать второе государство, принеся с собою то, что требуется от вновь пришедшего: Порядок и Закон. Это восстание, столь долго проходившее вне закона, надеялось ли оно стать законом, каким для Европы стал закон Неба? Я попытался объяснить, чем это восстание стало, но Европа, сделавшись для меня terra incongnita, оказалась стерта.

Возможно, резня в Шатиле в сентябре 1972 не стала для меня определяющим фактором, да, она была, я принял эти события близко к сердцу, я говорил о них, и хотя писать стал позже, сначала был инкубационный период, мгновение или мгновения, когда какая-то клетка, одна-единственная, изменив свой привычный метаболизм, стала плести первую петельку кружева или раковой опухоли, о которой никто еще не подозревает, какой она будет, да и будет ли вообще, так я решил писать эту книгу. Решение окрепло, когда несколько политических заключенных убедили меня сократить поездки, уменьшить время пребывания во Франции. Все, что не было этой книгой, оказалось далеко, сделалось почти неразличимым глазу. Палестинцы, мои поиски Хамзы, его матери, мои поездки на Восток, особенно в Иорданию…, а Франция, Европа, запад существовать перестали. Мое посещение некоторых регионов Африки, дни, проведенные в Аджлуне, оторвали меня от этой Европы, от европейцев, которые уже так мало значили. С середины 1983 я уже был достаточно свободен, чтобы начать записывать свои воспоминания, нечто вроде репортажа.

Когда выступает свидетель, после имени и возраста он произносит фразу: «Клянусь говорить правду и только правду». Прежде чем начать писать, я поклялся себе говорить в этой книге правду, специальной церемонии не было, но всякий раз, когда какой-нибудь палестинец просил меня прочитать или начало, или определенный отрывок, опубликовать что-нибудь в журнале, я под любым предлогом старался этого не делать. Юридически свидетель это человек, который ни противостоит судьям, ни служит им. Согласно французскому закону, он поклялся говорить правду, а не говорить ее судьям. Свидетель клянется перед трибуналом и аудиторией в суде. Свидетель один. Он говорит. Судьи слушают и молчат. Он отвечает не только на подразумеваемый вопрос как, он должен показать, почему произошло это как, он освещает его особым светом. Поскольку самих судей не было на месте преступления, свидетель необходим, но он знает, что голые факты не скажут ничего никому, в том числе и судьям, если не будут освещены светом или затемнены тенью, которые он один и сумеет различить. Судьи могут объявить эти показания ценными, они такие и есть.

Почему в зале суда звучит эта почти средневековая клятва, как во времена каролингов? Возможно, она окутывает одиночество свидетеля, одиночество, дарующее ему легкость, с которой он может говорить правду, потому что в зале заседаний всего лишь три, может, четыре человека умеют слушать свидетеля.

Реальность вне меня, поскольку существует сама по себе и для себя. Палестинская революция живет и будет жить как данность. Палестинскую семью, состоящую из матери и сына, первые, кого я встретил в Ирбиде, я встречал и в другом месте. Возможно, в себе самом. Пара мать-сын может жить во Франции и где угодно. Сумел ли я осветить эту пару своим собственным светом, сделав из этих людей не посторонних, за которыми я наблюдаю, а возникших из меня самого, которых мое воображение совместило с двумя палестинцами, сыном и матерью, живущих чуть на отшибе сражения в Иордании?

Все, что я рассказал, написал, было на самом деле, но почему же именно эта пара – то, что остается мне от сущности палестинской революции?

Я сделал все, что мог, чтобы понять, как мало эта революция похожа на другие, и в каком-то смысле мне это удалось, но всё, что мне останется – этот домик в Ирбиде, в котором я провел одну ночь, и четырнадцать лет, в течение которых пытался понять, была ли эта ночь. Эта последняя страница моей книги прозрачна.


Еще от автора Жан Жене
Дневник вора

Знаменитый автобиографический роман известнейшего французского писателя XX века рассказывает, по его собственным словам, о «предательстве, воровстве и гомосексуализме».Автор посвятил роман Ж.П.Сартру и С. Де Бовуар (использовав ее дружеское прозвище — Кастор).«Жене говорит здесь о Жене без посредников; он рассказывает о своей жизни, ничтожестве и величии, о своих страстях; он создает историю собственных мыслей… Вы узнаете истину, а она ужасна.» — Жан Поль Сартр.


Чудо о розе

Действие романа развивается в стенах французского Централа и тюрьмы Метре, в воспоминаниях 16-летнего героя. Подростковая преступность, изломанная психика, условия тюрьмы и даже совесть малолетних преступников — всё антураж, фон вожделений, желаний и любви 15–18 летних воров и убийц. Любовь, вернее, любови, которыми пронизаны все страницы книги, по-детски простодушны и наивны, а также не по-взрослому целомудренны и стыдливы.Трудно избавиться от иронии, вкушая произведения Жана Жене (сам автор ни в коем случае не относился к ним иронично!), и всё же — роман основан на реально произошедших событиях в жизни автора, а потому не может не тронуть душу.Роман Жана Жене «Чудо о розе» одно из самых трогательных и романтичных произведений французского писателя.


Франц, дружочек…

Письма, отправленные из тюрьмы, куда Жан Жене попал летом 1943 г. за кражу книги, бесхитростны, лишены литературных изысков, изобилуют бытовыми деталями, чередующимися с рассуждениями о творчестве, и потому создают живой и непосредственный портрет будущего автора «Дневника вора» и «Чуда о розе». Адресат писем, молодой литератор Франсуа Сантен, или Франц, оказывавший Жене поддержку в период тюремного заключения, был одним из первых, кто разглядел в беспутном шалопае великого писателя.


Богоматерь цветов

«Богоматерь цветов» — первый роман Жана Жене (1910–1986). Написанный в 1942 году в одной из парижских тюрем, куда автор, бродяга и вор, попал за очередную кражу, роман посвящен жизни парижского «дна» — миру воров, убийц, мужчин-проституток, их сутенеров и «альфонсов». Блестящий стиль, удивительные образы, тончайший психологизм, трагический сюжет «Богоматери цветов» принесли его автору мировую славу. Теперь и отечественный читатель имеет возможность прочитать впервые переведенный на русский язык роман выдающегося писателя.


Кэрель

Кэрель — имя матроса, имя предателя, убийцы, гомосексуалиста. Жорж Кэрель… «Он рос, расцветал в нашей душе, вскормленный лучшим, что в ней есть, и, в первую очередь, нашим отчаянием», — пишет Жан Жене.Кэрель — ангел одиночества, ветхозаветный вызов христианству. Однополая вселенная предательства, воровства, убийства, что общего у неё с нашей? Прежде всего — страсть. Сквозь голубое стекло остранения мы видим всё те же извечные движения души, и пограничье ситуаций лишь обращает это стекло в линзу, позволяя подробнее рассмотреть тёмные стороны нашего же бессознательного.Знаменитый роман классика французской литературы XX века Жана Жене заинтересует всех любителей интеллектуального чтения.


Торжество похорон

Жан Жене (1910–1986) — знаменитый французский писатель, поэт и драматург. Его убийственно откровенный роман «Торжество похорон» автобиографичен, как и другие прозаические произведения Жене. Лейтмотив повествования — похороны близкого друга писателя, Жана Декарнена, который участвовал в движении Сопротивления и погиб в конце войны.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.


Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе

«Казино “Вэйпорс”: страх и ненависть в Хот-Спрингс» – история первой американской столицы порока, вплетенная в судьбы главных героев, оказавшихся в эпицентре событий золотых десятилетий, с 1930-х по 1960-е годы. Хот-Спрингс, с одной стороны, был краем целебных вод, архитектуры в стиле ар-деко и первого национального парка Америки, с другой же – местом скачек и почти дюжины нелегальных казино и борделей. Гангстеры, игроки и мошенники: они стекались сюда, чтобы нажить себе состояние и спрятаться от суровой руки закона. Дэвид Хилл раскрывает все карты города – от темного прошлого расовой сегрегации до организованной преступности; от головокружительного подъема воротил игорного бизнеса до их контроля над вбросом бюллетеней на выборах.