Властители душ - [94]

Шум лопаты прекращается, черная тень подходит ближе: «А кто же заботится так поздно о работе другого?»

— Ты не узнаешь мой голос?

Сомневаясь, работавший подходит ближе, всматривается при свете звезд: «Эй, Мухаммед! То, что ты сегодня проходишь мимо, принесет мне счастье! Войди в мой сад! Положи руку свою на мою лопату, когда я буду сажать последнее растение!»

Рьяно увеличивает он брешь в стене, хватает руку пророка, прикасается к его ноге. В этот же миг месяц выступает из-за облаков. Мухаммед видит полунагого раба с черным тюрбаном вокруг головы, перед ним простирается молодой, явно недавно посаженный пальмовый сад.

— Я перс Залман, — говорит раб. — Я признаю, что есть лишь один Бог и что ты его посланник. Иди и благослови работу, которую я сегодня закончил!

— Ты должен работать ночью?

— Днем я работаю на своего хозяина. Ночью — работаю для себя, я отрабатываю свою судьбу. Мой хозяин потребовал, чтобы я взрастил 500 молодых финиковых пальм — тогда он даст мне свободу. Я это сделал. Я держал в руке предпоследнее растение, когда ты меня окликнул.

— Тогда я посажу последнее, — сказал Мухаммед улыбаясь и взял лопату из рук раба. «Бог знает, — думает он, копая землю и сажая маленькую пальму, — Бог знает, вырастет ли она. Придет враг и разрушит сады Медины…»

Опершись на лопату, он стоял в задумчивости. Залман, раб-перс, заботливо вырастил финиковый сад, он прорыл маленькие канавки и подвел к ним воду. Вокруг каждого растения поднималась маленькая насыпь из земли, препятствующая оттоку воды.

«Я хотел бы, — сказал Мухаммед про себя, — чтобы и Медина была бы также защищена…»

Раб наклонился:

— Нам угрожают враги? — спросил он с жаром.

Мухаммед кивнул.

— Много врагов? Могущественные враги?

— Да, мой друг.

— А скоро они придут?

— Очень скоро. — Голубой лунный свет отражался в маленьких лужах воды. — Очень скоро придет враг, и один Аллах знает, как мы сможем помочь себе.

— Стену, — говорит перс, — мы не сможем возвести так быстро. А почему бы нам не сделать ров?

— Ров? — спрашивает Мухаммед и не сразу понимает. — Ров?

— Я видел это на своей родине, — объяснил перс, гордый тем, что может посоветовать пророку, — ив стране греков. Войско, которое должно разбивать лагерь вдали от стен, защищается рвами и валами. Почему ты не хочешь защитить твой город валом, о пророк?

— Никогда в Хедшасе так не воевали, — сказал Мухаммед возбужденно. — Никогда. Становятся, воюют — повергают в бегство. Мы и ров? Кто слышал когда-нибудь о таком? Залман, Залман! Никогда еще арабы пустыни не возводили вала между собой и противником! Еще никогда, Залман! И поэтому это хорошо! Это может нас спасти!

* * *

Он скинул накидку и верхнее платье и стоял здесь только в набедренной повязке, как раб. Красное от солнца лицо резко отличалось от белой кожи верхней части туловища. Он нагибался к корзине из пальмовых веток, наполнял ее землей и поднимал на плечи.

Издали на него смотрели его жены. Хафиза темными, мрачными глазами. Аиша — вне себя от злости, с дрожащими губами. Она не вняла запрету не приближаться к работающим мужчинам и прыгнула через веревку, что была протянута от одной пальмы к другой, там, где должен проходить ров.

— Эй, Мухаммед! — позвала она звонким детским голосом и протянула зеленый бурнус. — Возьми! Ты не раб!

Мухаммед опустошил корзину на месте, где должен был подняться вал. «Что ты здесь делаешь?» — спросил он строго.

Она залилась слезами. «Я не могу смотреть на то, как ты себя унижаешь!» — сказала она, хныкая. Она и сама не знала, что ее так обидело на самом деле — работа раба или взгляды женщин, издалека направленные на его мужское сильное тело.

— Я себя унижаю? — спросил Мухаммед, улыбаясь, невольно тронутый ее слезами. — Не возвышаю ли я себя больше этой работой, делая ее первым, именем Всемогущего? Кто начал бы ее, если бы я не подал пример? Иди же, Аиша, дай место мужчинам…

Со следами слез на смуглых щеках, Аиша прошмыгнула под веревкой. Прикрыв глаза рукой, она взглянула на пророка еще раз. «Как долго?» — прошептала она хитро, имея в виду: «Как долго ты будешь подавать пример?» Или: «Как долго мне придется сегодня ждать тебя?»

Но Мухаммед не обратил внимания на ее жест, сегодня некогда было смотреть на нее. Он быстро нагибался, наполнял корзину, быстрыми шагами нес ее к валу. Возвращался назад, снова поднимал тяжелую корзину. 3000 мусульман стояли вдоль натянутой веревки группами по шесть человек. Двое рыхлили землю, четверо наполняли корзины и несли их на своих плечах к валу.

Как смеялись они сначала, когда Мухаммед сказал им о рве! Даже Абу Бекр не хотел ничего слышать об этом, а Омар в гневе схватился за свою саблю и воскликнул, что он будет драться только оружием или совсем не будет.

А теперь они все стояли здесь, полунагие, как и сам пророк, с высокого лба Абу Бекра стекал пот и рисовал полосы на его запыленном лице. А Омар, дольше всех оборонявшийся от рабской работы, смеясь поднимал тяжелую корзину на плечи. Мрачного эль’Ади еще никогда не видели таким радостным — было ли у него в сознании, что он сильнее, чем все остальные? Было ли это удовлетворением от того, что появилась наконец возможность использовать свою силу полностью?