Власть предыстории - [10]
«Что такое человек?» — вопрос напоминает известный психологический тест: спрашивают, что такое волна, и в ответ почти каждый шевелит пальцами, изображая в воздухе некую колеблющуюся синусоиду… По своей результативности этот жест примерно равен ответу на вопрос: что такое человек. Поэтому есть смысл обсудить его всерьез.
Глава вторая. КРИТЕРИЙ ЧЕЛОВЕКА
Человек не должен приравнивать себя ни к животным, ни к ангелам, не должен и пребывать в неведении о двойственности своей натуры. Пусть знает, каков он в действительности.
Блез Паскаль
Всемирная история мысли — в значительной степени серия попыток отделить человека и общество от мира животных. Наука, философия, художественная литература полны примерами подобного рода. Я не пишу их историю, хотя она была бы небезынтересна уже потому, что ни одна область мышления не знает столь внушительного списка поражений.
Что только ни называлось в качестве решающего человеческого свойства! Разум, сознание, двуногость, свободная рука, создание орудий, лицевой угол, вес и объем мозга, отношение квадрата веса мозга к весу тела… «Человек — существо, которое погребает»[24] —пишет философ. «Животные не хоронят своих сородичей и не приносят цветы на их могилы»[25] — добавляет ученый. «Только у человека существует тяга ласкать животных и брать на себя заботу о чужом потомстве»[26] —замечает естествоиспытатель. «Животным не свойственно брать на себя заботу о потомках через поколение, забота о внуках — исключительная прерогатива человека»[27] — настаивает психолог. Можно перечислить еще сотню подобных критериев, однако при внимательном рассмотрении все они оказываются мифом.
Двуноги птицы и кенгуру, последние имеют свободные «руки». Многие животные изготавливают орудия труда, используя ветки, камни, листья. Владельцы собак знают, что их четвероногие друзья — высоконравственные существа. Ни вес мозга, ни квадратичный показатель непригодны в качестве антропологического критерия, поскольку у китообразных вес мозга превосходит вес головного мозга человека, а квадратичный его показатель выше у некоторых обезьян. Что касается уникальности забот бабушек и дедушек о внуках и внучках, то при этом забывается, что в каменном веке продолжительность жизни составляла 25 лет[28] и даже в средние века она ненамного превышала эту цифру. Во всяком случае еще в «Вис и Рамин», литературном памятнике Востока конца XII века, высказывается удивление — Вис и Рамин «жили так долго, что видели детей своих детей»[29].
Подводя итоги этим безуспешным поискам, А. Катрфаж еще в середине прошлого века писал: «Человек есть тело, или лучше существо организованное, живое, чувствующее, произвольно двигающееся, одаренное моральностью и религиозностью»[30]. Прошло сто лет, и в свет вышел роман Веркора «Люди или животные?» — его контрапунктом был вопрос о критерии человека. Веркор проанализировал множество точек зрения на эту проблему — вывод все тот же: нравственность и религиозность отделяют человека от животного. Означает ли это, к примеру, что если человеку суждено столкнуться с цивилизацией (быть может, инопланетного происхождения), где не будет религии и нравственности, то он имеет право отнестись к ее носителям как к нелюдям?
Несколько особняком стоят три гипотезы, пытающиеся ответить на этот глобальный вопрос.
Принимая исходный тезис: «Человек говорит, мыслит и действует», Б. Ф. Поршнев попытался решить проблему однозначно: поскольку проблема антропосоциогенеза «безжалостно требует» указать, что в этой триаде первичнее, он отдал предпочтение речи. «Можно даже отождествить, — писал Поршнев, — проблема возникновения хомо сапиенс — это проблема возникновения второй сигнальной системы, т. е. речи»[31]. Идя этим путем, он получил нетривиальные результаты, однако проблему в целом не решил. И прежде всего потому, что различные формы передачи информации, включая голосовые и жестовые, простые и чрезвычайно сложные, существовали до человека. Граница между языком животных и людей столь же неясна и неуловима, как и другие «решающие» свойства человека.
Вторая гипотеза принадлежит антропологам. В отечественной школе ее развивает В. П. Алексеев. Он понимает под критерием человека некое фундаментальное его свойство, в котором отразилась бы специфика человека и общества. Таких критериев, по его мнению, два: один — философский, основанный на понимании трудовой деятельности как сугубо человеческой; второй — антропологический, предполагающий сочетание трех важных морфологических особенностей человека: прямохождения, свободной руки и большого сложного мозга. Первый критерий он полагает ненадежным, поскольку и само понятие трудовой деятельности расплывчато и не всегда возможно установить занимался ли тот или иной вид антропоидов трудом. Второй же критерий дает надежную основу для «выделения человека и его ближайших предков в качестве самостоятельной единицы зоологической систематики»[32].
Последнее утверждение обнаруживает силу и слабость предлагаемой «гоминидной триады»: для целей зоологической систематики она, видимо, годится, хотя и здесь есть трудности. До сих пор не существует какого-либо точного приема для исчисления «сложности» мозга, как неизвестен и «Рубикон», отделяющий мозг дочеловека от человеческого по величине (весу, объему). Прямохождение и свободная рука в столь общем виде мало что дают для антрополога, ибо рука человека отличается от передней конечности обезьяны множеством хотя и мелких, но все же значительных изменений. Прямохождение тоже требует расшифровки. Скажем, бег на задних конечностях при опоре на руки является прямохождением или нет?
Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Книга о философском потенциале творчества Пришвина, в основе которого – его дневники, создавалась по-пришвински, то есть отчасти в жанре дневника с характерной для него фрагментарной афористической прозой. Этот материал дополнен историко-философскими исследованиями темы. Автора особенно заинтересовало миропонимание Пришвина, достигшего полноты творческой силы как мыслителя. Поэтому в центре его внимания – поздние дневники Пришвина. Книга эта не обычное академическое литературоведческое исследование и даже не историко-философское применительно к истории литературы.
Целью данного учебного пособия является знакомство магистрантов и аспирантов, обучающихся по специальностям «политология» и «международные отношения», с основными течениями мировой политической мысли в эпоху позднего Модерна (Современности). Основное внимание уделяется онтологическим, эпистемологическим и методологическим основаниям анализа современных международных и внутриполитических процессов. Особенностью курса является сочетание изложения важнейших политических теорий через взгляды представителей наиболее влиятельных школ и течений политической мысли с обучением их практическому использованию в политическом анализе, а также интерпретации «знаковых» текстов. Для магистрантов и аспирантов, обучающихся по направлению «Международные отношения», а также для всех, кто интересуется различными аспектами международных отношений и мировой политикой и приступает к их изучению.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919), самый парадоксальный, бездонный и неожиданный русский мыслитель и литератор. Он широко известен как писатель, автор статей о судьбах России, о крупнейших русских философах, деятелях культуры. В настоящем сборнике представлены наиболее значительные его работы о Ф. Достоевском, К. Леонтьеве, Вл. Соловьеве, Н. Бердяеве, П. Флоренском и других русских мыслителях, их религиозно-философских, социальных и эстетических воззрениях.
Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.
Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.