Власть нулей. Том 2 - [32]

– С кем я связалась?..

– Теперь уж поздно каяться, девушка, – снова попытался он обратить всё в шутку. – Знала б ты, сколько я этих «вилок» засадил точно в цель.

Пошутил, называется. У жены покатились слёзы из глаз, как крупные чистые бриллианты. Он любовался на эти алмазные капли на нежных щеках: «Ты такая красивая, даже когда плачешь». Большинство людей плачет безобразно. Смеётся, впрочем, тоже. А она и смеялась красиво, тихо, как лесная птица, только для себя. И для него.

Она редко плакала, что даже удивительно, но это всегда был сигнал, что он перешёл грань допустимого. Потом понял, что ей на самом деле больно, и стал грозиться отрезать себе ту руку, которой её травмировал. Даже нож чуть ли не из-под подушки вытащил! Пришлось дать ему оплеуху:

– Я те отрежу! Мало того, что псих, так ещё и без руки будешь, – сдержанно морщилась она от боли, чтобы не провоцировать его. – Ой, с кем связалась! Только подошла, чтобы… К тебе что, и подойти нельзя?

– Можно, – виновато лепетал он и целовал перебинтованное запястье жены. – И даже нужно.

– Котя, что же с тобой сделали, – смотрела она на него внимательно.

Этот вопрос без вопросительной интонации подействовал на него отрезвляюще. Он сразу как-то успокоился и уткнулся ей лицом в колени: «Ленка, прости». Больше подобных инцидентов не повторялось.

Теперь она стояла у лестницы и думала, как же его разбудить. Увидела на полу под окном опавшие цветы бегонии, взяла один обмякший бутон и бросила к кровати. Бутон плюхнулся на пол и рассыпался на лепестки. Это шмякающий звук вынул Авторитета из глубокого сна, но не разбудил окончательно, а только переместил куда-то ближе к границе сонного царства. Он автоматически зашарил рукой сбоку от себя, там, где во сне у него лежал запас патронов. Пробормотал в ужасе, не открывая глаз:

– А где мой запас?

– Враги унесли, – спокойно ответила жена. – К тебе прораб пришёл.

Авторитет сел на кровати, всё ещё балансируя на той границе, с которой так легко упасть и снова провалиться в самый глубокий сон.

– Костя, тебя ждут, – жена уже спускалась вниз по лестнице.

– Что?.. Иду.

Тут он совсем проснулся и попытался припомнить, что же ему снилось. Что-то хорошее. А в реальности что-то раздражало. Что-то определённо его раздражало. Нет, вокруг всё нравилось, всё было так, как он любит. Но что тогда? Прораб? С ним сегодня будет разговор особый… Запас? Какой ещё запас? Запас, запас-с-с… Вертелось на языке это слово, а в связи с чем, он уже не помнил. Но не оно раздражало его. А что же?..

Авторитет редко болел физически, если только болезнь не вторгалась в организм в виде куска свинца или острой стали. За всю жизнь пару раз лежал в госпитале, а так отпугивал от себя любое недомогание колоссальной злостью, ненавистью к разгильдяйству и постоянным движением куда-то вперёд или даже назад, лишь бы не стоять на месте. Но с некоторых пор стал замечать за собой, что… не совсем здоров. И болело-то непонятно что! Душа, что ли? А разве она у него есть? Разве он имеет на неё право?

Ведь всё было когда-то совсем не так. Не было этих странных и страшных видений, ему казалось, что он может чётко сформулировать любую мысль. Но затем какие-то его воспоминания теряли стройность, обрывались на самом важном и становились совсем бессмысленными. Они не перегорали и не изживали себя, словно замкнули его на себе. И это что-то, не передаваемое словами, останется с ним на всю жизнь, до последнего дыхания как самое главное и неизбывное. Он очень хотел восстановить, разглядеть, разворошить, что пережил когда-то давно, но в то же время очень боялся этого. От этого уставал больше, чем когда-либо. Да-а, труднее всего работать над собой, а не над другими. Вымарать что-то из своего сознания не так-то легко. Это трудно и даже невозможно. Хорошо бы кто придумал, как из души вытащить и выкинуть весь накопленный хлам, как занозу вытаскивают из пальца пинцетом. Вот носи это в себе. И ведь носишь-то, сам не знаешь, что! Какое-то прошлое, которое иногда так захватывает ум и настроения, что не даёт дышать, словно по горлу карабкаются тысячи острых песчинок и раздирают гортань изнутри… И это прошлое может вылезти некстати и даже взорваться.

Может, этот способ давно придуман, его надо только найти? Ага, нашёл – едва сам ушёл… Ещё за границей от нечего делать Авторитет прочитал пару книг по психоанализу, даже к врачу ходил и узнал, что есть какое-то полное очищение психики, когда душа освобождается от всей той грязи и ерунды, какую она вбирает в себя в процессе жизни. Но тут же понял, что он вряд ли сможет так вывернуть себя наизнанку, потому что чего там у него только не было! Он говорил, что не всё помнит о себе, но при этом обладал феноменальной для мужчины памятью: ничего не забывал. Жена иногда удивлялась, что он никогда не пропускал «такие пустяки», как дата их свадьбы или дни рождения её родителей – все те годовщины и события, которые большинство мужчин не считают нужным помнить. Но когда он пытался обнаружить самое страшное из содержимого своей памяти, едва начинал перебирать самые болезненные впечатления и воспоминания, как они, словно бы испугавшись разоблачения, убегали от него, таяли, перемешивались и видоизменялись до неузнаваемости. Маскировались подо что угодно, лишь бы он их не обнаружил! Он словно бы хватал их за хвост, притягивал к себе, чтобы разглядеть повнимательней, что же они собой представляют, как им так удаётся терзать его, но они всегда вырывались, выскальзывали и исчезали. Как в детских стихах про Мойдодыра, которые он читал детям, когда они были совсем маленькими: «Одеяло убежало, улетела простыня. И подушка, как лягушка, ускакала от меня. Я за свечку, свечка – в печку! Я за книжку, та – бежать и вприпрыжку под кровать!.. Боже, боже, что случилось? Отчего же всё кругом завертелось, закружилось и помчалось колесом?». И в этих последних словах для него была сокрыта такая драма, что он хотел проорать их так, чтобы куски больной памяти навсегда покинули его нарушенное сознание. Но это напугало бы детей.