Власть нулей. Том 2 - [199]

победили, они виноваты, наши достижения. Кто эти «мы», где эти достижения, которые якобы «наши»? Так и мыкают, как коровы мычат. Это «мы» придумано идеологами, которые себя единым целым с этим мычащим быдлом уж никак не считают, чтобы удобней его в атаку гнать, когда они власть и государство в очередной раз просрут. Журналист обязан говорить только от своего лица и оперировать только лично добытыми фактами. Обязан! А он мычит вместе со всем стадом: «Мы проиграли эстафету, наши спортсмены стали жертвами судейских интриг». Так называемые «наши» спортсмены давно живут и тренируются на лучших спортивных базах США, потому что в России эти базы ликвидированы ещё в Перестройку для экономии разворованного бюджета. Спортсмены сейчас вообще ничьи, они легко переходят под любой флаг, где больше платят, это по футбольным командам лучше всего заметно. Потому что спорт во всём мире давно стал способом зашибать огромные деньги, а не тешить гордыню обнищавших слоёв населения, которые в своих тесных халупах блеют, как это «нашим» с эстрады не дали первое место на Евровидении. «Наши» артисты эстрады живут там же, где и «наши» спортсмены, говорят, вся Калифорния их виллами уже застроена. А быдло продолжает мычат своё «мы всем наваляем, кто не уважит наших». Очень устаёшь от этого скотства, словно барин о своих крепостных рассуждает. Сколько везде можно видеть полудурков, которые в заношенных рейтузах у заплёванных подъездов мычат, как «мы Гитлера разбили», сколько их лезет на реальную войну, полагая, что этого «мы» достаточно, чтобы туда лезть. И когда война им ошпарит задницу, только тогда они начинают говорить о своего лица, первый и последний раз в жизни: «Мне больно. Я умираю». Война тем и хороша, что любую дурь сразу вышибает даже из таких клинических идиотов, которые словно бы родились с этим «мы» на устах.

– Вы таким не были?

– Был! И оказалось, что переместиться с этого уровня мешает не столько закон, сколько мораль, общественное мнение. У закона ко мне никаких претензий, а вот общественное мнение считает меня бандитом, но кто его озвучивает, бегут ко мне, когда припрёт. Когда тот же закон прижмёт. Был на комбинате один такой честный и правильный, ещё на партсобраниях всех душил своей порядочностью, аж мухи зевать начинали с мучительным стоном. Со мной первым перестал здороваться – честному человеку не по пути с криминалом. Я его успокаивал: «Не бойся ты так, это не заразно. Особенно, при твоём богатырском иммунитете добродетели». А год назад прибегает ко мне, помощи просит. Ехал с семьёй с озера и сбил какого-то пьяницу, что вынырнул из леска за поворотом. Сам был слегка «под мухой», но только слегка – честному человеку простительно. Скрылся с места происшествия, но показалось, что были свидетели, вдруг станут шантажировать. Наверно, своей честностью кого-то опять грузил, а надо было на дорогу смотреть. Это я «сколько уж зарезал, сколько перерезал», а он-то фактически первый раз невинность потерял. Посоветовал ему: иди сдаваться, сейчас гуманизм всюду, сроки никакие, за примерное поведение выйдешь через год, а он плачет, трясётся: «Как же моя репутация и достоинство? Я же честный человек, а тут такое пятно во всю анкету». Слова-то всё какие-то девичьи. И волнует его даже не то, что человека убил, а что не сможет теперь рассусоливать о своей порядочности с подобными себе полудурками и поливать носителей порока. Деньги суёт! И хорошие деньги. Я ещё удивился, откуда такие у честного человека, хотя почему честный обязательно должен быть нищим. Деньги я всегда беру, и у него взял. И знаете, я ничего не делал. Ни-че-го. Потому что у нас никого не ищут. А он этого не знает, потому что только телевизор смотрит, где гениальные сыщики любой чих расследуют в течение часа и выявляют, кто именно пукнул. Потому что в кино всегда куча свидетелей, а на деле их не сыскать. В реальной жизни, чтобы найти, кто сбил человека, нужна специальная аппаратура, которой в нашей деревне точно нет, видеокамеры, отслеживающие проезжающие автомобили, а на дороге к озёрам обычных фонарей до сих пор нет. Сами родственники пьяницы не бьют тревогу, когда он исчезает, потому что он так постоянно делает, а потом через пять лет может объявиться, как ни в чём ни бывало. Настолько надоест родне вечно пьяной рожей, что те хоронить отказываются, когда милиция труп найдет в придорожной канаве. Так и здесь вышло. Единственно, я деньги инкогнито переслал семье сбитого, чтоб проводили его в последний путь, как полагается. Нет, не потому что я какой-то хороший, боже сохрани в такую ересь впадать. Просто я порядок люблю. А этот честный трясётся. Так трясётся, что до меня волна его дрожи доходит. Он-то уверен, что я кучу свидетелей устранил, взятку ментам дал, чтоб его не искали. Такие трясутся всю жизнь, боятся всего, включая собственных баб. И тут на днях приносят его хоронить.

– Умер?

– Да. Зачах от страха, из дома перестал выходить, даже заболел чем-то злокачественным. Видимо, боялся, что я на него наеду, хотя мне от таких точно ничего не надо. И мне безразлично, кем они меня считают, потому что их мнение может быть интересно только таким же опущенным. После меня городу хотя бы дорога останется и комбинат, а после них что останется? Только их страх и ужас перед жизнью, которой они так и не занимались. А насчёт Бубликова не беспокойтесь, я с ним поговорю, хотя он уже мало кого слушает. Люцифером себя почувствовал… Нет, пора ему полный расчёт дать.