Власть - [56]
Киру подошел к Дрэгану и взял его за руку.
— Я понял тебя, Дрэган, ты прав. Надо сделать так, чтобы постановление стало известно населению утром. Город должен знать о нашем продолжающемся сопротивлении и нашей работе. Я где-то видел ротатор, когда ходил по комнатам и подвалу. Мне еще тогда пришла в голову мысль, — радостно сказал Киру, — нельзя ли его использовать для чего-нибудь.
— Тогда нечего стоять! — решительно сказал Дрэган. — Надо использовать каждую минуту. Пошли наверх, посмотрим на список цен. — Дрэган потянул за собой Трифу.
— А я сейчас принесу ротатор, — сказал Киру.
Когда подошли к повороту лестницы, Трифу вдруг споткнулся и растянулся во весь рост вдоль перил. Дрэган подхватил его и легко потянул за собой.
— Эй, товарищ Трифу, еще неизвестно, сколько нам осталось жить! Надо воспользоваться этим временем!
Едва поспевая за Дрэганом, Трифу говорил:
— И я так думаю, товарищ Дрэган! Каждая минута будет стоить нам жизни, если не станем думать, как нам спастись!
Дрэган сурово поглядел на него, но понял, что тот все равно ничего не увидит в этой давящей темноте. Они вошли в кабинет примаря. Помещение слабо освещалось отсветом фар военных грузовиков, находившихся на площади.
— Тебейкэ, этих надо перевести в другую комнату, — сказал Дрэган, показав на торговцев.
Тебейкэ молча кивнул головой в знак согласия.
Они подошли к столу, за которым чуть в стороне сидели Сегэрческу, префект и остальные.
Дрэган вспомнил, что только вчера за этим же столом еще сидел секретарь Алексе, пункт за пунктом обсуждая, как и что должен делать новый примарь.
Человек, охранявший торговцев, сделал знак Дрэгану, чтобы тот посмотрел в окно.
Дрэган осторожно, прячась за занавеской, подошел к окну.
На площади стояли два грузовика. Один из них, военного типа, был с брезентовым верхом. Из него солдаты выгружали тяжелые длинные ящики.
— Это динамит — прошептал человек, охранявший торговцев. — Приглядись внимательно, и ты увидишь на них череп.
Выгруженные солдатами ящики взяли гражданские — те самые хулиганы, которые первыми вошли на площадь, — и потащили к зданию примэрии.
— Да, да, это, должно быть, ящики со взрывчаткой! — не сдержавшись, громко сказал Дрэган.
К нему подошел Тебейкэ.
— Дрэган, давай откроем огонь!
Тот оттолкнул его.
— Прежде всего отойди в сторону, ведь они сейчас же начнут стрелять.
— Вот поэтому мы и откроем огонь! Если умирать, так уж умирать по-людски!
Дрэган набросился на него:
— Никаких разговоров! Через пять минут тут не останется камня на камне! Если умирать, так умрем как герои.
— Господин Дрэган!..
Он даже не заметил, как рядом с ним появился инженер Сегэрческу.
— Господин Дрэган, я категорически заявляю вам, как и раньше, если вы хотите умереть здесь, это ваше дело, но вы не имеете права распоряжаться нашими судьбами, судьбами людей почтенных и мирных!
Словно дождавшись сигнала, хором заорали торговцы:
— Так и есть! Не имеете права!.. Не имеете права!..
— И чего же вы хотите? — спросил Дрэган.
— Сказать тем, кто на площади, что мы не имеем к вам никакого отношения, — принялся разглагольствовать Сегэрческу, — сказать, что…
Бросив на него быстрый взгляд, Дрэган спокойно прервал его:
— Я понял! — И показал на площадь. — Пожалуйста, скажите!
Инженер растерялся, губы его еще шевелились, но слов не было слышно.
— К-как?
— Да, пожалуйста, кричите, вы свободны!
Инженер набрал воздуха в легкие. Какое-то мгновение постоял в нерешительности, но понял, что отступать ему некуда. При своем маленьком росте, что заметно выделяло его среди прочих, он вызвал к себе со стороны ироническое отношение, когда большими шагами заторопился к окну. Префект сделал шаг, чтобы последовать за ним, но остановился и, побледнев, что-то пробормотал. Красивая тонкая рука инженера с литым кольцом с широким черным камнем взялась за массивную медную ручку, чтобы ее повернуть.
Но в это мгновение автоматная и пулеметная очереди разорвали тишину. Послышались короткие удары пуль о черепицу крыши.
Когда все пришли в себя, то увидели Сегэрческу все еще стоявшим у окна. Лицо его было бледным, почти белым.
— Могло случиться, что по глупости… — едва шевеля губами, проговорил Сегэрческу.
Мощный голос, прозвучавший совсем близко, заставил всех вздрогнуть:
— Эй, вы там, в примэрии!.. Вы слышали стрельбу? Учтите! Если сделаете еще хоть малейшее движение, взлетите на воздух! Мы заложили на всех четырех углах примэрии динамит! Так что сидите спокойно до нового приказа. Одно слово или хоть одно движение — и вы взлетите на воздух! Если покинете примэрию, гарантируем, что возьмем вас под охрану! Если нет…
И вновь наступила тишина. Тишина напряженная, в которой строились планы и кипело отчаяние. Так продолжалось до тех пор, пока опять не послышался, словно с неба, голос:
— Взлетаем на воздух!
Это был Трифу. Едва он приоткрыл дверь из кабинета примаря, освещенного отсветом фар грузовиков, как с площади туда ворвался шум суматохи, какой-то возни и беготни.
— Ай-яй! Мамочки мои! Нас убивают, взрывают! Проклятье!.. — Толстая торговка, подхватив свои юбки, с диким криком бросилась на Дрэгана: — Проклятый! Мало того, что нас притащил сюда, чтобы обобрать, так еще мы должны и умирать по твоей милости?! Иди и скажи им, пусть опустят ружья, чтобы мы смогли выйти!
Причудливый калейдоскоп, все грани которого поворачиваются к читателю под разными углами и в итоге собираются в удивительный роман о памяти, восприятии и цикличности истории. 1988 год. Молодой историк Сол Адлер собирается в ГДР. Незадолго до отъезда на пешеходном переходе Эбби-роуд его едва не сбивает автомобиль. Не придав этому значения, он спешит на встречу со своей подружкой, чтобы воссоздать знаменитый снимок с обложки «Битлз», но несостоявшаяся авария запустит цепочку событий, которым на первый взгляд сложно найти объяснение – они будто противоречат друг другу и происходят не в свое время. Почему подружка Сола так бесцеремонно выставила его за дверь? На самом ли деле его немецкий переводчик – агент Штази или же он сам – жертва слежки? Зачем он носит в пиджаке игрушечный деревянный поезд и при чем тут ананасы?
Горячо влюбленный в природу родного края, Р. Бедичек посвятил эту книгу животному миру жаркого Техаса. Сохраняя сугубо научный подход к изложению любопытных наблюдений, автор не старается «задавить» читателя обилием специальной терминологии, заражает фанатичной преданностью предмету своего внимания, благодаря чему грамотное с научной точки зрения исследование превращается в восторженный гимн природе, его поразительному многообразию, мудрости, обилию тайн и прекрасных открытий.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
«…Этот проклятый вирус никуда не делся. Он все лето косил и косил людей. А в августе пришла его «вторая волна», которая оказалась хуже первой. Седьмой месяц жили в этой напасти. И все вокруг в людской жизни менялось и ломалось, неожиданно. Но главное, повторяли: из дома не выходить. Особенно старым людям. В радость ли — такие прогулки. Бредешь словно в чужом городе, полупустом. Не люди, а маски вокруг: белые, синие, черные… И чужие глаза — настороже».
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.