Власть - [57]

Шрифт
Интервал

Слова «обобрать» и «ружья» поразительно нелепо прозвучали в этот напряженный момент.

Дрэган оторвал ее руки от своей одежды и отбросил торговку от себя. Истерически крича, она снова подхватила свои юбки и бросилась к двери балкона.

Все смотрели на ее ожиревшие, ноги, обутые в туфли на толстенных подошвах. Торговка бежала прямо к двери.

— Я остановлю эту чертову бабу! — крикнул Тебейкэ, но Дрэган многозначительно взглянул на него:

— Пусть они ее останавливают! Зачем тебе делать это? Ведь они не хотят взлетать на воздух!

Префект смотрел круглыми от испуга глазами вокруг себя: он начинал понимать, о чем идет речь.

И вдруг, поняв все, безумно закричал, словно на параде:

— Остановите-е-е ее!

Толстый лысый торговец с коротенькими ручками успел схватить торговку за унизанную кольцами руку.

— Постойте спокойно, госпожа Параскива, вы что хотите, чтобы мы взлетели на воздух?

— А разве мы и так не взлетим? Всех взорвут, не слышал, что говорил тот офицер? Я буду кричать, кри-и-и-чать!

— Разве мы в самом деле все взлетим на воздух?

Тебейкэ повернулся и увидел около себя умоляющую физиономию Трифу. Журналист весь позеленел.

— Я буду кри-и-и-чать! — дико орала торговка, топая своими толстыми ногами.

Сегэрческу, сидя около двери, молча взирал на происходящее.

— Мадам, поймите, мадам! — мелодраматически призывал голос префекта. — Мадам, мы должны найти путь к спасению. Они не знают, что мы находимся здесь, поэтому могут открыть стрельбу, если заметят движение!

— Надо найти какое-нибудь решение!

Стоящие у двери были поражены безграничным отчаянием в голосе Сегэрческу, этого надменного Сегэрческу, который до сих пор служил для них примером выдержки. Сделав шаг и войдя в центр группы торговцев, инженер попытался оправдаться:

— Вы слышали, что сказал этот… Они, несмотря ни на что, хотят умереть, но мы?! Надо же найти выход!

— Господин префект, ну а вы… крикните вы, они ведь знают ваш голос, — заговорили торговцы.

— Знают, — признался почти плачущим голосом префект, разглаживая лацканы своего пиджака, — но я… я скомпрометирован… — Брови его опустились, волосы растрепались. В глазах префекта светился испуг. Он подошел к Дрэгану, наклонился через стол и крикнул ему прямо в лицо: — Вы меня скомпрометировали! Оставили меня префектом и этим самым скомпрометировали!

В этот момент открылась дверь, и в ней появилась богатырская фигура Киру. Он шел с трудом, неся что-то тяжелое. Следом вошел Дину. Они вдвоем втащили в кабинет тяжелый ротатор.

— Ага, принесли! — радостно воскликнул Дрэган, идя навстречу.

— Меня скомпрометировали! Меня скомпрометировали! — продолжал кричать префект, но Дрэган в спешке почти не обращал на него никакого внимания. Он взялся за машину своими сильными руками, помог поставить ее на стол. Торговцы, префект, Сегэрческу с тупым недоумением и со страхом глядели на примаря, занятого установкой ротатора, словно это была какая-то адская машина. Вероятно, в их глазах катки, ручка, захваты получили невесть какое грозное значение. Только Катул Джорджеску, журналист из центра, подошел и стал с любопытством рассматривать машину. Он сунул палец между двумя катками и, улыбнувшись, произнес с оттенком мрачного юмора:

— Господин примарь, нас вы сможете отжать между этими катками только по частям.

Дрэган взглянул на него, не понимая, что журналист хотел этим сказать. Да он и не стремился понять Катула, потому что думал совсем о другом. Говорил он отрывисто, как человек, знающий, что ему надо делать:

— Вы все перейдете в зал заседания и будете ждать там. Товарищ Дину, охраняй их, пока тебя не сменят. Киру, ты умеешь обращаться с ротатором? Попытайся! Тебейкэ, доставай список цен, который мы начали составлять. Топорищ Трифу, иди к пишущей машинке и снова напечатай текст постановления. Так, хорошо! — Он наклонился над бумагой, которую ему протянул Тебейкэ. — Постой, постой, прочтем еще раз! Мне кажется, мы не поставили цену на соленую рыбу.

Торговцы, проходя мимо, посмотрели на него с нескрываемым удивлением. С площади, усиленный мегафоном, доносился чей-то голос. Киру проворно и со знанием дела защелкал ротатором.

— Им предъявляют ультиматум, а они даже не удосужатся ответить! — послышался возмущенный и странный в этой напряженной обстановке голос префекта.

Он остановился в дверях. Лицо его были мертвенно-бледным. Видя, что все заняты своим делом и никто не собирается ему отвечать, он был в отчаянии. Его длинные редкие брови гневно взъерошились:

— Коммунистическое отродье! Вас надо давить ногами!

Тебейкэ не выдержал. Он повернулся и сказал:

— А вместо этого вы пришли и лизали нам пятки!

— Кто, я?.. — Префект сделал удивленные глаза, словно ничего не понимая, и вдруг обмяк. — Да, вы правы, милостивый государь, я лизал, я лизал вам пятки! Но почему вы не отвечаете на их ультиматум?

Но Тебейкэ уже отвернулся от него. Он говорил с Дрэганом и что-то указывал ему в списке цен.

— Вас не волнует такой грозный ультиматум, господа?! — спросил с отчаянием и удивлением префект.

А так как он остался последним из тех, кто должен был выйти, Дину крепко схватил его за руку и вытолкнул в дверь.


Рекомендуем почитать
Человек, который видел все

Причудливый калейдоскоп, все грани которого поворачиваются к читателю под разными углами и в итоге собираются в удивительный роман о памяти, восприятии и цикличности истории. 1988 год. Молодой историк Сол Адлер собирается в ГДР. Незадолго до отъезда на пешеходном переходе Эбби-роуд его едва не сбивает автомобиль. Не придав этому значения, он спешит на встречу со своей подружкой, чтобы воссоздать знаменитый снимок с обложки «Битлз», но несостоявшаяся авария запустит цепочку событий, которым на первый взгляд сложно найти объяснение – они будто противоречат друг другу и происходят не в свое время. Почему подружка Сола так бесцеремонно выставила его за дверь? На самом ли деле его немецкий переводчик – агент Штази или же он сам – жертва слежки? Зачем он носит в пиджаке игрушечный деревянный поезд и при чем тут ананасы?


Приключения техасского натуралиста

Горячо влюбленный в природу родного края, Р. Бедичек посвятил эту книгу животному миру жаркого Техаса. Сохраняя сугубо научный подход к изложению любопытных наблюдений, автор не старается «задавить» читателя обилием специальной терминологии, заражает фанатичной преданностью предмету своего внимания, благодаря чему грамотное с научной точки зрения исследование превращается в восторженный гимн природе, его поразительному многообразию, мудрости, обилию тайн и прекрасных открытий.


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


«Жить хочу…»

«…Этот проклятый вирус никуда не делся. Он все лето косил и косил людей. А в августе пришла его «вторая волна», которая оказалась хуже первой. Седьмой месяц жили в этой напасти. И все вокруг в людской жизни менялось и ломалось, неожиданно. Но главное, повторяли: из дома не выходить. Особенно старым людям. В радость ли — такие прогулки. Бредешь словно в чужом городе, полупустом. Не люди, а маски вокруг: белые, синие, черные… И чужие глаза — настороже».


Я детству сказал до свиданья

Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.