Власть - [52]
— Как дела, господин журналист? — спросил с чувством симпатии Дрэган, встретившись глазами с чудаковатым представителем центральной прессы.
— С охотой регистрирую все аспекты революции, господин примарь! — произнес тот в ответ.
Тасе подошел к Дрэгану, держа в руках небольшой пакет. Он хотел положить его на стол, потом передумал и потихоньку перенес на телефонный столик.
— Я встретил твою сестру Аурелию.
— Аурелия!
Дрэган подумал: «Как хорошо было бы, если она пришла бы сюда! И все-таки… Бедная Аурелия!» Когда ему пришло в голову спросить Тасе, как она выглядит, о чем они говорили, усача уже не было рядом… Дрэган вздохнул и постарался казаться веселым.
— Тебейкэ, — показал он на пакет, — пусть будет по-твоему — пойдем поедим где-нибудь в городе!
— Простите, пожалуйста, — раздался голос профессора. — Я пришел. Пришел просить вас позволить мне только понаблюдать за происходящим. История, я думаю, не должна вмешиваться.
— Даже если вы так думаете, она все равно сама вмешивается, — ответил Дрэган. — Ну, как ваши дела теперь?
— Я убедил господ журналистов все фотографировать. Вы нам позволите побродить по помещениям примэрии и посмотреть, как они выглядят после того, как свершился исторический акт?
— Да, конечно, профессор, пожалуйста, — ответил Дрэган и положил руку на телефон, возле которого на столике лежал пакет, принесенный Тасе. От пакета восхитительно пахло жареной рыбой.
Префект угрожающе двинулся вперед, загоняя торговцев в угол.
— Вы должны превратиться в скромных муравьев и бескорыстно заняться снабжением общества без каких-либо прибылей для себя…
— Так, господин префект! Пусть славят нас даже наши враги! Пойдемте, господа журналисты. — И профессор вышел бодрым шагом.
Нахмурившись, Дрэган стучал по телефонному аппарату.
— Надо понимать, что мы живем в период демократии и нар-род, самой собой разумеется, нар-род должен иметь все необходимое! — разошелся префект, сознательно выделяя букву «р».
— Чтоб тебя черти задрали! Подался на их сторону, двуличный пес, — прошептал, разозлившись, плешивый торговец с лицом восточного типа и коротенькими ручками.
— Киру, Тебейкэ, а ну-ка подойдите! — сказал Дрэган, стоя у окна. — Что случилось? Посмотрите-ка туда, в конец улицы. Кажется, там солдатские кордоны?
— Не позволю никому спекулир-ровать! — продолжал демагогично восклицать префект.
— Да, это солдаты, — подтвердил Тебейкэ, вглядываясь в темноту.
Все трое хмуро и подозрительно переглянулись. В этот момент с шумом вошел какой-то моряк и направился прямо к ним. Его узнали. Это был Дину, секретарь партийной ячейки эскадры, тот самый, который вырвал у командора револьвер.
— В порт прибывает еще одна эскадра. На кораблях объявлена тревога. Моряки получили полное снаряжение.
Увидев, что все трое повернулись и смотрят на него с большим вниманием, префект закричал на торговцев еще сильнее:
— Само собой разумеется, нар-р-род…
Обитая кожей дверь осталась приоткрытой. В ней появился надменный маленький инженер Сегэрческу.
— Я пришел! — обратился он к ним. — Вы заставили Танашоку прислать меня сюда! — упрекнул он их. — Могли бы позвать и без его помощи.
III
ОСАДА
В трактире «Меркурий», под клубом национально-либеральной партии, окна которого смотрели своими пустыми, подслеповатыми глазницами на царивший на площади беспорядок, на одном из раскладных стульев сидел пожилой гуляка. Его взгляд был усталым, но таким восторженным, будто старик только что спустился по корабельному трапу на землю после десятилетнего странствования. Жесты его были вялыми, как у человека, лишенного каких бы то ни было желаний, голос — охрипшим, как у человека, уставшего кричать.
Этот бедняга в красной рубашке был не кто иной, как Кокорич, пьяница и скандалист. Он сидел в одиночестве перед затихшей площадью. Его грязные седые волосы вокруг лысины растрепались. Вытаращив глаза, он широко размахивал руками и говорил сам с собой:
— Значит, осуществилась. Мировая революция осуществилась в городе. В котором часу? В шестнадцать часов пятьдесят две минуты. Это по часам примэрии. А откуда я знаю, что буржуи нарочно не поставили эти часы неверно? По часам моего сердца, милостивые государи! Вот так-то! А часы моего сердца показывают нуль. Нуль, и точка. Отсюда все и начинается! Теперь мировую буржуазию города положили на лопатки… Ведь судовладельцы явились в примэрию, словно ягнята. Да, а мы, не сказав им ничего, получили все долги. Ха-ха, вот они, денежки, смотрите! Тысяча, две, три!.. Кто мы? Официа-а-ант! Шампанского, официант!.. Шампанского за мировую революцию, которая осуществилась в городе. Пусть все знают, что я всегда мечтал о ней. Ну чего вытаращил свои глаза?! Шампанского, слышишь?! Слуга побежденной буржуазии, две бутылки! Быстр-р-ро!.. Что ты так смотришь на меня? Я в одной рубашке, да?.. Эта рубашка всегда была на мне! Ты еще меня увидишь в носках, увидишь разутым и все равно ничего не поймешь, эх ты, слуга побежденной буржуазии!
В ночном небе клубились тяжелые тучи. В клубе над трактиром захлопала незакрытая балконная дверь.
— Шампанское, дядя Кокорич!
Кокорич посмотрел на официанта недоверчиво и высокомерно.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.