Власть - [34]
Ошеломленный Дрэган не мог оторвать взгляда от его долговязой фигуры, выражавшей раздражение и надменность. Дрэган следил за капитаном, не смея шевельнуться, до тех пор, пока не осознал всего того, что случилось.
— Ура-а-а! Солдаты ушли! Сюда, братцы, сюда!
Вся толпа хлынула за ним. Теперь люди бежали в противоположную сторону — к примэрии. На моряков уже никто не обращал внимания. Над толпой гремели крики «ура». Дрэган бежал вместе со всеми. Он уже ни о чем не думал, его больше ничто не интересовало. Как он мечтал об этой минуте! Он подхватил многоголосый крик толпы:
— Ура-а-а!
Но вдруг его пронзила мысль: «Не потому ли я радуюсь и кричу больше всех, что сумел проделать брешь в солдатском кордоне, а главное — проникнуть в сознание самого Василиу?»
Он улыбнулся, и ему захотелось сейчас же увидеть Василиу, подать ему руку.
Толпа шла за Дрэганом. Он ощущал ее за своей спиной, и от этого радостнее становилось на душе. Даже не верилось, что все это происходит наяву, а не во сне.
«Дядя Никулае, я так счастлив! Мы возьмем примэрию штурмом. Я так хочу этого! Поверь, я давно мечтал, чтобы это было именно так!.. Веришь, дядя Никулае? Если я правильно думаю, быть тебе примарем!»
Но он не высказал своих сокровенных мыслей. Он увидел, что толпа заполнила всю площадь. Это было величественное зрелище. Потрясающая картина. Море голов. И он во главе людей. Однако Дрэган не представлял себе, каким внушительным окажется зрелище, когда народ займет всю площадь.
«Может быть, и она здесь?» — подумал Дрэган, окинув взглядом всю площадь. И он заметил ее. Где-то там, в толпе. Он увидел ее смуглое тонкое лицо византийского типа, высокий лоб, большие глаза, четко очерченные губы. Она что-то говорила. Конечно, она кричала ему, звала вперед, подбадривала его.
Но по движению губ он не мог разобрать ее слов. Гораздо больше говорили ему глаза девушки. Их золотистый убаюкивающий свет как бы одобрял: «Видишь, Дрэган, ты добился своего!» И было непонятно, зовет ли она его к себе или подбадривает идти вперед.
Дрэган, не понимая точно значения ее слов, рвался вперед. В какую-то долю секунды ему показалось, что он обманулся — эти большие глаза вовсе не светились золотистым светом, а излучали серый мрак, в них вовсе не было теплоты и откровенности, а была скрытность и злоба, как у той старухи, которая посмотрела на него в суде.
Да, это была она, химера его смерти, так как в то же самое мгновение послышался крик:
— Стреляйте в них! Чего стоите? Стреляйте!
Этот вопль огласил всю площадь, С револьвером в руке на ступеньках примэрии появился командор.
— Братцы! — кричал Никулае.
— Стреляйте, чего стоите? — истошно орал командор.
Сжав в руках винтовки, моряки приготовились. Дрэган заметил, как указательные пальцы моряков легли на спусковые крючки, а офицер сердито замахал руками и направил на него ствол револьвера. Дрэган услышал автоматную очередь и подумал: «Попал в меня», но тут же заметил, как кто-то в черной форме бросился на командора и вырвал у него из рук пистолет.
Около Дрэгана кто-то упал — это был Никулае.
Дрэган нагнулся к старику, приподнял его и что-то спросил, но ответа уже не услышал. Кто-то тронул Дрэгана за плечо и сказал:
— Оставь его нам, тебе как можно быстрее надо идти вперед.
Он рванулся, словно подгоняемый голосом, зовущим со ступенек примэрии. Это был голос моряка, вырвавшего пистолет из рук командора:
— Матросы, не стреляйте в своих братьев.
Дрэган, ликуя от радости, бросился к нему.
Толпа с криками рванулась вслед за ним, смешалась с моряками. Люди целовали матросов, качали их.
Сильный ветер поднял на море высокие волны, и они, свирепея, становясь все более огромными, гулко ударялись о берег. А над ними стремительно бежал свистящий ветер. Вспугнутые его ударами, чайки с криком взвивались ввысь. Глухой рев бушующего моря предвещал страшную бурю.
Дрэган оказался около бородатого моряка. Он обнимал и целовал его, пока тот не сказал:
— Постой, товарищ, дай перевяжу, у тебя из плеча течет кровь.
— Кровь? — Только теперь Дрэган понял, что случилось.
— А… дядя Никулае?
— Не знаю, думаю, его убили…
Толпа продолжала напирать, оттирать его к ступенькам примэрии.
Дрэган вырвался из рук моряка и бросился к дверям примэрии. «Мерзавцы, мерзавцы! Они убили дядю Никулае!» Он почувствовал, как от вспыхнувшей ненависти в нем крепнет сила, готовая перевернуть все вверх дном.
Его сильные руки так рванули дубовые двери, что те затрещали. Сзади на него давили тысячи людей.
— Товарищи, товарищи!.. Постойте, товарищи, постойте! — кричал репортер местной газеты Трифу, нацеливаясь объективом своего фотоаппарата. — Товарищи, стойте, не толкайте, товарищи, я хочу запечатлеть этот момент!
Но так как толпа отталкивала его все дальше и дальше в сторону, он снова завопил:
— Ну подождите же!.. — С большим трудом добрался он до Дрэгана. — Товарищ Дрэган, как хорошо, что я тебя нашел! Стой так, возьмись рукой за дверь, я запечатлею этот исторический момент!
Двери заскрипели и резко распахнулись. Толпа бросилась внутрь.
— Товарищ Дрэган, чего же ты не стоишь? Я же фотографирую!
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.