Владукас - [76]

Шрифт
Интервал

Опять у меня появилась заветная мечта — наесться досыта настоящего ржаного хлеба. Утром я не мог дождаться своего жалкого хлебного пайка, а вечером раньше ложился спать, чтобы не думать о еде. Однако заснуть в Бачунайском концлагере было не так-то просто. Сон здесь был тоже мучением. Деревянные двухэтажные нары, сколоченные из неструганных, рассохшихся досок, чуть ли не вплотную стояли друг к другу и кишели клопами. На них спали одиночки и семейные. Чтобы спастись от клопов, мы на ночь залезали в плотные мешки, но клопы проникали и туда. Охваченные отчаянием, некоторые женщины среди ночи выбегали на улицу и пытались заснуть на свежем воздухе. Но не тут-то было: полчища комаров жалили тело, как осы.

Мы, мальчишки, от комаров и клопов спасались на чердаке барака, закутываясь в тряпье.

Несмотря на тяжелые условия, жизнь в лагере, однако, протекала весело. Каждый знал, что приближается фронт, и ждал освобождения. Это поднимало настроение. По вечерам после тяжелой работы молодежь устраивала даже танцы на территории лагеря. Играли на гребенках и пели сатирические частушки о немцах, о своей горемычной судьбе. Иногда на мотив старых песен сочиняли новые. Так появились куплеты «Заботы Гитлера»:

…Нас сюда с конвоем привезли.
А чтоб мы дорогой не ушли,
Нас в вагоны посадили,
Двери наглухо закрыли —
И прощай, свободная страна!
…В Шяуляе нас ссадили
И на партии разбили,
Как в колхозе скот, по номерам.
Номера приклеили к груди,
С номерами стали нелюдьми.
Нас в бараки позагнали,
Вещи личные отняли —
Так у нас с ворами поступали…

Много было остроумных фольклорных куплетов на этот мотив — всего, конечно, не вспомнишь, но некоторые из них еще придется привести по ходу рассказа.

2

Над Бачунайскими торфяниками все чаще стали появляться советские самолеты, но ни одна бомба не упала на нас. Очевидно, наши летчики знали, что здесь живут и работают заключенные концлагерей. Бомбардировкам подвергался в основном город Шяуляй. Концлагерные ребятишки любили наблюдать эти налеты, которые часто совершались среди бела дня. Они залезали на крышу какого-нибудь барака, рассаживались там цепочкой, словно воробьи на заборе, и радостно кричали:

— Ура!.. Наши бомбят!..

Раньше бы их скосила оттуда автоматная очередь, но теперь полицейские делали вид, что не слышат этих криков: они тоже понимали, что дни немецкой оккупации сочтены, поэтому не зверствовали, как раньше, старались войти в доверие к заключенным, перекраситься.

Шяуляй находился километрах в десяти от лагеря, и краснозвездные самолеты, летающие над ним, хорошо были видны с крыши пятого барака, в котором жили мы с мамой. Образуя в небе гигантский круг, накрененный к земле, они поочередно пикировали с высоты вниз, поливая город пулеметным огнем и бомбами. После нескольких таких заходов самолеты исчезали, оставив внизу море бушующего огня и черного дыма. Кто-то очень точно и верно подсказывал им цель. «Неужели Кужелисы? — думал я. — Да живы ли они? Не попали ли они, как и мы с мамой, в руки гестаповцев?.. Или под бомбежку?..»

Эти вопросы неотступно мучили меня, когда я сидел на крыше пятого барака и наблюдал, как наши самолеты бомбят Шяуляй. Мне страстно хотелось побывать там, узнать о судьбе советских партизан и о том, скоро ли придут красные и освободят нас.

Оказывается, мама тоже хотела в Шяуляй. Но как туда пройти? На каждой дороге стоят патрули и проверяют документы.

Меня осенила идея:

— А что если пойти в нашу лечебницу и сказать, что у меня заболели глаза от сахарина. У многих пацанов от него глаза болят. Может быть, мне дадут направление в шяуляйскую больницу? — предложил я.

— Может быть, — согласилась мама, — там сейчас русские врачи…

И мы решили попробовать.

Лагерный медицинский пункт находился в том же здании, где жил начальник Бачунайского участка торфяника. Его обслуживал некий фельдшер Рябов. Мы пришли к нему вместе с мамой. Я пожаловался на глаза, что у меня за последнее время сильно ухудшилось зрение. Фельдшер поверил. Но как ни высоко ценил свои врачебные способности, он не решился от плохого зрения выписать мне капли, которыми лечил лошадей, и, после долгих наших просьб, наконец согласился направить меня в поликлинику по глазным болезням в город Шяуляй. На клочке тетрадочного листа написал справку, на которой не было ни штампа, ни печати, стояла только его подпись и дата: 4 июля 1944 года. Тем не менее это был важный документ, позволявший мне отлучиться из Бачунайского концлагеря в Шяуляй для лечения глаз, и я вскоре отправился туда после долгих маминых напутствий.

Навстречу мне, в сторону Радвилишкис, двигались немецкие войска, проезжали широкобокие грузовики, наполненные фрицами, но я старался не обращать на них внимания, смело шагал вперед, делал вид, что я местный житель и мне нечего бояться. Несколько раз меня останавливал военный патруль, но, бессмысленно повертев в руках мою справку, пропускал. Таким образом до Шяуляя я добрался благополучно. Город встретил меня необычной тишиной, пустынными улицами с разрушенными от бомбежек домами, свежими воронками и дымящимися руинами. Кое-где мелькали тревожные лица погорельцев-литовцев.


Рекомендуем почитать
100 величайших хулиганок в истории. Женщины, которых должен знать каждый

Часто, когда мы изучаем историю и вообще хоть что-то узнаем о женщинах, которые в ней участвовали, их описывают как милых, приличных и скучных паинек. Такое ощущение, что они всю жизнь только и делают, что направляют свой грустный, но прекрасный взор на свое блестящее будущее. Но в этой книге паинек вы не найдете. 100 настоящих хулиганок, которые плевали на правила и мнение других людей и меняли мир. Некоторых из них вы уже наверняка знаете (но много чего о них не слышали), а другие пока не пробились в учебники по истории.


Жизнь с избытком

Воспоминания о жизни и служении Якова Крекера (1872–1948), одного из основателей и директора Миссионерского союза «Свет на Востоке».


Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному

«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов

Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.


«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.


Последовательный диссидент. «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой»

Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.


В семнадцать мальчишеских лет

Три повести о юных героях гражданской войны, отдавших свои жизни в борьбе за утверждение Советской власти на Южном Урале.


Откуда соколы взлетают

В сборник о героических судьбах военных летчиков-южноуральцев вошла повесть о Герое Советского Союза М. П. Галкине, а также повести о дважды Героях Советского Союза С. И. Грицевце и Г. П. Кравченко.


Солдатское сердце

Повесть о Маршале Советского Союза Г. К. Жукове, его военном таланте, особенно проявившемся в годы Великой Отечественной войны. Автор повести Андрей Дмитриевич Жариков — участник войны, полковник, его перу принадлежат многие книги для детей на военно-патриотические темы. За повесть «Солдатское сердце» А. Д. Жариков удостоен звания лауреата премии имени А. А. Фадеева и награжден серебряной медалью.


Кликун-Камень

Повесть уральской писательницы посвящена героической жизни профессионального революционера-большевика, одного из руководителей борьбы за Советскую власть на Урале, члена Уральского обкома РСДРП(б), комиссара Златоусто-Челябинского фронта И. М. Малышева. Его именем названа одна из улиц Свердловска, в центре города поставлен памятник, на месте гибели и окрестностях Златоуста воздвигнут обелиск.