Владимир - [186]
— Нет, епископ, жажду лишь правды, любви же не имал и не имаю.
— О какой любви ты глаголешь, княже?
Владимир задумался, видимо, колеблясь, открыть ли свои мысли епископу.
— Нет мира в землях, земли меня не слушают, послал туда сыновей, но нет у них любви ко мне.
— Успокойся, княже, содеянное тобой даст плод позднее, наступит в землях мир, сыновья твои еще подопрут тебя, денно и нощно о тебе молится церковь…
Епископ умолк.
— Ты недоговариваешь чего-то, Анастас?
— Я скажу об этом не теперь…
— А почему?
— Церковь и князь суть едины, каждому из них свое… Верь мне, аще учинишь церковный закон, дашь церкви десятину со всех земель, позволишь чинить ей суд, — мы с тобой все преодолеем, княже.
— Ты говорил уже мне об этом, епископ, не могу так сделать…
— Княже! Ты не мог сделать раньше, однако всему свой час… Кто же сделает это, кроме тебя?
Владимир бросил испуганный взгляд на епископа… Почему Анастас так сказал, на что он намекает — неужели скоро конец, смерть?
— Ты должен и будешь еще долго-долго жить, — словно угадывая его мысли, добавил епископ, — о том молится и всегда будет молиться церковь. И мы с тобой, княже, еще долго будем собирать десятину и чинить суд…
— Устав церковный с тобой? — сухо спросил Владимир.
— Бог велел мне взять его с собою…
— Дай сюда!
Епископ положил перед князем написанный на пергаменте церковный устав, и Владимир, сев на ложе, долго читал написанные рукой Анастаса строки.
— …дах десятину по всей земли Русской, от всякого княжья суда десятая векша,[353] а из торгу десятая неделя…
Княжья рука вздрогнула.
— Погоди, епископ… Ты пишешь: «и от домов на всякое лето десятину от всякого стада, и от всякого живота…» Такая десятина?
Епископ ответил сурово и холодно:
— Десятина должна быть только такой, ибо церковь молится и за князя и за смерда…
— Страшно. Десятина со всей Руси на церковь… Ох, как страшно, — вырвалось у князя.
— Так нужно, — процедил епископ.
— «…а по сему не вступатись ни детям моим, ни внукам, ни всякому роду моему во вся лета ни в люди церковные, ни в суды их…» Епископ Анастас, зачем принес ты мне этот устав про десятину и суд?…
— Ныне не только на земле — на небе такожде идет суд, — глухо промолвил епископ, прислушиваясь к раскату грома.
Князь Владимир на мгновение зажмурил глаза, грудь его высоко вздымалась, потом взял перо и подписал устав.
— Спасибо, княже! Верь мне, не токмо мы, а все люди грядущего назовут тебя святым, с апостолами равным…
Владимир лег.
— Святой? — прошептал он. — Подобно княгине Ольге… Нет, не святой, не говори, что я равный апостолам, ибо утопал и утопаю в грехах.
— Ты утопал и мог утонуть в грехах, когда был язычником, княже. Но крещение — начало новой жизни, вместе с ним тебе отпущены все содеянные прежде грехи.
Лицо Владимира было очень печальным и беспокойным, а глаза, ставшие особенно большими, смотрели в раскрытое окно.
— Церковь и крещение отпускают грехи, — тяжело вздохнув, прошептал он, — но я не могу их простить себе.
— И апостолы совершали грехи, — слегка улыбнувшись, заметил епископ. — Один Бог без греха… А ты будешь, княже, святым в веках и равноапостольным.
— Не могу, не хочу быть святым, не мне, грешному, равняться с апостолами…
— Молчи, сын мой… Властью, данной мне Богом, разрешаю и отпускаю тебе все содеянные тобой грехи и буду молиться, дабы он, аще призовет тебя, принял туда, где все праведные успокояются… Возьми себя в руки, княже, усни!
Воевода Волчий Хвост не уехал, как обещал князю, сразу же из Берестового. Покуда епископ Анастас был у Владимира, он все время сидел с несколькими воеводами и боярами в кресле в сенях, ожидая, видимо, епископа, ибо как только он вышел от князя, воевода последовал за ним.
— Какая темная ночь, — заметил епископ, останавливаясь за дверьми терема. — Жара, духота, гроза… В такую пору и здоровому тяжко, а Владимиру тем паче…
— Что думаешь, епископ? Не нравится мне князь.
— Полагаю, что это конец, — тяжело вздыхая, промолвил епископ. — Я, воевода, по глазам вижу, привык. Переживет ли ночь…
В непроглядной темноте они медленно пересекали двор. Время от времени вспыхивала молния, после которой все кругом казалось еще темней, совсем черным.
— Умирает и сам не верит, — продолжал епископ. — Впрочем, так всегда бывает. Срубишь у дуба корень, а лист все зеленеет… Ох, грехи, грехи!
— Что говорил князь? — поинтересовался Волчий Хвост.
— Твердит все свое, воевать с Ярославом собирается, ищет Святополка, молится на Бориса. Что только будет после его смерти, воевода?!
— Каждому овощу свое время, — Волчий Хвост засмеялся, — всякая живая тварь радеет о себе… Ты, епископ, как мне кажется, такожде о себе не забываешь…
— О чем глаголешь? — остановившись и схватив воеводу за плечо, спросил епископ.
— Видел у тебя в кармане княжью грамоту…
— Что ж, — резко бросил Анастас. — Имеем ныне подписанный князем церковный устав. Не о себе радею, о церкви… Что, может, скажешь, плохо сделал?
— Нет, — ответил Волчий Хвост, — сделал ты правильно… Давно пора. Государь повинен дать устав и церкви, и боярству, и всем людям, каждому свое, потому и служим… Только что сей устав, аще придет после Владимира недостойный князь?
Роман известного писателя-историка С. Скляренко рассказывает о жизни одного из самых прославленных героев Древней Руси, великого князя киевского Святослава (942–972).Сын знаменитых Ольги и Игоря, великий князь Киевский Святослав вошел в русскую историю как храбрый и честный полководец. Именно ему принадлежит крылатое выражение «Иду на Вы».
До сих пор версия гибели императора Александра II, составленная Романовыми сразу после события 1 марта 1881 года, считается официальной. Формула убийства, по-прежнему определяемая как террористический акт революционной партии «Народная воля», с самого начала стала бесспорной и не вызывала к себе пристального интереса со стороны историков. Проведя формальный суд над исполнителями убийства, Александр III поспешил отправить под сукно истории скандальное устранение действующего императора. Автор книги провел свое расследование и убедительно ответил на вопросы, кто из венценосной семьи стоял за убийцами и виновен в гибели царя-реформатора и какой след тянется от трагической гибели Александра II к революции 1917 года.
Книги Ж. Ломбара "Агония" и "Византия" представляют классический образец жанра исторического романа. В них есть все: что может увлечь даже самого искушенного читателя: большой фактический материал, динамический сюжет, полные антикварного очарования детали греко-римского быта, таинственность перспективы мышления древних с его мистикой и прозрениями: наконец: физиологическая изощренность: без которой, наверное, немыслимо воспроизведение многосложности той эпохи.
Эта книга — история двадцати знаковых преступлений, вошедших в политическую историю России. Автор — практикующий юрист — дает правовую оценку событий и рассказывает о политических последствиях каждого дела. Книга предлагает новый взгляд на широко известные события — такие как убийство Столыпина и восстание декабристов, и освещает менее известные дела, среди которых перелет через советскую границу и первый в истории теракт в московском метро.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Не все продается и не все покупается в этом, даже потребительском обществе!
Япония, Исландия, Австралия, Мексика и Венгрия приглашают вас в онлайн-приключение! Почему Япония славится змеями, а в Исландии до сих пор верят в троллей? Что так притягивает туристов в Австралию, и почему в Мексике все балансируют на грани вымысла и реальности? Почему счастье стоит искать в Венгрии? 30 авторов, 53 истории совершенно не похожие друг на друга, приключения и любовь, поиски счастья и умиротворения, побег от прошлого и взгляд внутрь себя, – читайте обо всем этом в сборнике о путешествиях! Содержит нецензурную брань.
Юрий Долгорукий известен потомкам как основатель Москвы. Этим он прославил себя. Но немногие знают, что прозвище «Долгорукий» получил князь за постоянные посягательства на чужие земли. Жестокость и пролитая кровь, корысть и жажда власти - вот что сопутствовало жизненному пути Юрия Долгорукого. Таким представляет его летопись. По-иному осмысливают личность основателя Москвы современные исторические писатели.
Новый роман известного писателя — историка А. И. Антонова повествует о жизни одной из наиболее известных женщин Древней Руси, дочери великого князя Ярослава Мудрого Анны (1025–1096)
О жизни и деятельности одного из сыновей Ярослава Мудрого, князя черниговского и киевского Святослава (1027-1076). Святослав II остался в русской истории как решительный военачальник, деятельный политик и тонкий дипломат.
Время правления великого князя Ярослава Владимировича справедливо называют «золотым веком» Киевской Руси: была восстановлена территориальная целостность государства, прекращены междоусобицы, шло мощное строительство во всех городах. Имеется предположение, что успех правлению князя обеспечивал не он сам, а его вторая жена. Возможно, и известное прозвище — Мудрый — князь получил именно благодаря прекрасной Ингегерде. Умная, жизнерадостная, энергичная дочь шведского короля играла значительную роль в политике мужа и государственных делах.