Владимир - [180]

— Да разве не стала ныне Русь христианской? — искренне удивился князь Владимир.

— Где же христианство, ежели в Киеве и повсюду множество людей молится не в церкви, а у реки, в рощах, дубравах.

— Важно, — ответил Владимир, — не где, а кому молятся. Люди Руси днесь молятся Христу.

— Но они прыгают через костры в ночь языческого Купала?!

— Ныне это ночь не Купала, а Иоанна Крестителя, — улыбнувшись, заметил Владимир.

— И в Сварога они верят…

— Не в Сварога, а в Илью, ведь мы же сами с тобой, епископ, договорились.

— А бог Волос?

— Бога Волоса больше нет, стадам покровительствует ныне святой Власий.

— А эти колядки на Рождество Христово? Два голубочка на двух дубочках советуются, как им мир основать?!

Князь Владимир, повернувшись внезапно к епископу, спросил:

— Тогда скажи, отче, кто же основал мир?

— Как кто? Токмо Бог, единый в трех лицах: Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой.

Опершись руками на стол, князь Владимир задумался.

— Вчера вечером, — тихо промолвил он, — я слушал эти колядки. Хорошо пели, душа радовалась… «Когда не было начала света…» А что же тут такого, епископ? И два дубочка, да еще синее море, ах, до чего хорошо, епископ.

Глядя на серебристыми узорами расписанные морозом окна, князь Владимир шептал слова колядки:

Спустимся на дно моря, Принесем оттуда мелкого песку, Мелкого песку, синего камня, Из мелкого песка — черная землица, Студеная водица, зеленая травица, Из синего камня — высокое небо.

Увидев, что епископ хватается за голову, он закончил: — Не пугайся, отче! Верю, как велит сердце. Такова она, Русь, таковы все ее люди. Будем вкушати!..

Ключница Амма, совсем уже старенькая, согнувшаяся, подала кутью и узвар,[348] приготовила сыту[349] — это была древняя, как мир, еда пращуров дома и всех живых, ныне сущих. Епископ Анастас, не зная этого, наелся до отвала.

2

Князь Владимир пожалел Святополка, не покарал его за измену отечеству в надежде, что тот образумится, искупит свой грех.

Но есть грехи, которых нельзя искупить, кто предал отечество — никогда уже не будет его верным сыном, кто проклял отца — станет вовек окаянным…

Святополк жил за воротами Горы, в тереме, когда-то построенном княгиней Ольгой, с женой Мариной и многочисленной дворней, прибывшей вслед за ним из Турова.

Не было с ним лишь епископа Рейнберна: заядлый католик, вернейший, казалось бы, слуга римского папы, когда воеводы Горы стали пытать водой и железом, отступился первым, первым рассказал всю правду о измене Святополка, отрекся от него и поклялся, если удастся вырваться, никогда на Русь не соваться.

Но не пришлось — слишком преклонный возраст был у епископа калобрезского Рейнберна, благовестника папы, слишком поздно, с крестом в руках, взялся епископ за оружие, — так в киевском порубе он и умер, ночью высохшее тело чужестранца киевляне положили на сани, вывезли далеко за город и закопали в глухом буераке.

Князь Владимир часто справлялся, что делает Святополк, но позволить ему жить рядом, на Горе, не мог — трудно было бы сыну Юлии, еще трудней — ему самому; не веря Святополку, князь не мог позволить ему и выехать из Киева; Владимир надеялся, что спустя какое-то время Святополк придет к нему.

Этого не случилось. Как-то утром, когда князь Владимир, рано поднявшись, спустился в сени и с несколькими воеводами и боярами направлялся в трапезную завтракать, воевода Волчий Хвост, шагая рядом, прошептал:

— Недобрые вести, княже!

— Говори!

— Из Ольгиного герема убежал князь Святополк.

— Может, на ловы поехал, в поле?

— По твоему наказу я внимательно следил за князем, три дня искал его в лесу и в поле и наконец узнал, что он с небольшой дружиной ночью тайно выехал в Белгород и далее по Червенскому гостинцу.

— Но ведь это путь в Польшу?

— Так, княже!

— А жена его, Марина?

— И ее нету…

Воеводы и бояре уже дошли до конца переходов и ждали князя у двери трапезной.

Князь Владимир понял, что произошло, — Святополк изменил ему еще раз, теперь уже окончательно, до смерти.

— Повелеваю, — зашептал Владимир, — взять большую дружину, гнаться за Святополком, искать его повсюду…

— А коли поймаем? — Воевода Волчий Хвост стоял перед князем и глядел ему прямо в глаза в ожидании сурового ответа.

— Тогда, в поруб… навеки!

— Добро, княже, — ответил воевода, поклонился и вышел через сени во двор выполнять веление князя: сразу же собрать дружину и мчаться на запад, ловить князя Святополка.

В тот же день воевода Волчий Хвост с дружиной выехал в Белгород, заночевав там, поутру велел своему сотенному Круче ехать с дружиной в город Владимир, где у воеводы был свой двор, передать огнищанину[350] Паську грамоту, потом вернуться в Белгород и ждать его наказа.

Сотенный Круча, правая рука воеводы, повел дружину на запад. На Червенском гостинце долго курилось желтое облачко пыли, поднимаемое копытами коней, наконец оно исчезло, словно растаяло в голубой дымке.

Тогда воевода Волчий Хвост, оставшись один далеко от стен Белгорода, повернул коня направо, помчался по широкой долине Ирпеня и скоро углубился в густой, вековой лес, тянувшийся до самого Днепра.

К вечеру он очутился в Вышгороде, древней крепости. Встарь она принимала вражеские удары с севера, а ныне заросла лопухами да бурьяном и стояла, точно черное пугало, над Днепром, не слыша человеческого голоса.