Владимир - [14]

Император понимал обиду старого патриарха и старался ее развеять.

— Я звал к себе многих и многих, — сказал он, — и готов позвать сюда всю церковь. Но патриарх у меня один, и потому в этот особенно трудный час зову только тебя. И еще должен сказать, отче мой Антоний, что я поступал не всегда справедливо в отношении тебя и церкви. Когда Империи приходилось трудно, я лишил духовенство многих льгот, установленных прежними императорами. Что ж, винюсь, возвращаю церкви все ее привилегии, которых она была лишена, передаю ей храмы, дам земли в Македонии и Фракии.

— Господь не оставит тебя, мы же прославим навеки.

— Я хочу уйти из этой жизни, поведав тебе обо всех своих грехах и получив перед вечной жизнью прощение от Господа…

— Говори, василевс, а я именем Господа Бога отпущу тебе все грехи.

— Я хочу поведать об одном моем грехе, о незаконном браке. Патриарх, ничего не понимая, внимательно смотрел на Иоанна.

— Как тебе известно, отче, у императора Константина были дети Роман и Феодора, я же — племянник покойного Никифора, который был мужем Феофано — жены Романа…

— О, понимаю, — сурово произнес патриарх, — родство в третьем колене, а церковь запрещает кровосмешение до шестого колена… Помню, патриарх Полиевкт воспретил брак Никифора и Феофано, хотя он был только крестным отцом ее детей… А тут дело хуже.

— Мучаюсь, отче… Как предстану на суд перед престолом Господа Бога?…

— Не поздно еще церкви объявить этот брак кровосмешением, расторгнуть его, я же именем Бога прощу и уже теперь отпускаю тебе грех.

— Я согласен, отче, и прошу огласить мой брак кровосмесительным, расторгнуть его…

— Воля твоя будет исполнена, василевс… Церковь расторгает твой брак с Феодорой…

На следующий день, собрав синклит[40] и пригласив на него патриарха Антония, проэдр Василий добился, чтобы члены синклита признали брак Иоанна с Феодорой недействительным, потому что Иоанн якобы был племянником Никифора, а Никифор — кровный родственник императора Константина, благодаря чему его брак с дочерью Константина Феодорой — кровосмешение.

С таким же, а возможно, и с большим правом можно было доказать и другое: что Иоанн всю жизнь безуспешно стремился к более тесному родству с кем-либо из императоров. Но проэдру Василию достаточно было ухватиться за тоненькую нить чужих сомнений, нужных для достижения его цели, и ниточка эта становилась подлинным канатом. Синклит все утвердил, патриарх благословил, и в следующую ночь корабль с Феодорой вышел из Золотого Рога, круто свернул у полуострова и направился на запад — к Проту. И, разумеется, Феодора была не Феофано — надежды возвратиться в Константинополь у нее не было.

Не только о Феодоре говорили члены синклита. Проэдр Василий рассказал о Малой Азии: там все кипит, часто вспыхивают восстания. Сирия, Месопотамия, Армения, Иверия,[41] а за ними Аравия и государство Хамсанидов ждут первого попавшегося случая, чтобы напасть на Византию.

Сенаторы, члены синклита сходятся на том, что в Малую Азию нужно послать лучшие легионы, проэдр Василий настаивает на том, чтобы во главе легионов был поставлен и лучший полководец Империи.

— Императорская десница, — добавляет проэдр Василий, — назначает доместиком легионов в Малой Азии славного нашего полководца Варда Склира.[42]

И Вард Склир, принимая назначение, заранее подготовленное проэдром Василием, склоняет низко голову, слушая приказ императора, а подняв ее, смотрит на проэдра ненавидящим взглядом. Он, лучший полководец Империи, самое имя которого приводит в ужас врагов, славный патрикий[43] Константинополя, к голосу которого прислушивался и прислушивается весь синклит, никогда не забудет и не простит того, что сотворил с ним именем императора проэдр Василий.

6

Была ночь накануне десятого января 976 года. От Галаты несся через Золотой Рог, вздымал вихри над Константинополем и гнал высокую волну в Пропонтиде северный холодный ветер. Временами из темных туч, все плывших и плывших от Родопов, лил дождь, сыпал снег.

В такую ночь каждому не по себе, каждый ищет теплого уголка. А умирающему императору Византии Иоанну Цимисхию было совсем тяжко, он мучился, почти отходил.

С самого вечера возле него находились лучшие лекари столицы, они прикладывали к его ногам и рукам амфоры с горячей водой, время от времени давали глоток терпкого вина, которое оживляет тело и поддерживает сердце, слуги распахнули в опочивальне императора двери и окна, выходившие к морю, — но ему уже ничто не помогало.

Около полуночи Цимисхию словно стало лучше: исчезло удушье, ровнее забилось сердце, он даже закрыл глаза и на какое-то мгновение забылся, может быть, и заснул. Когда через короткое время император проснулся, в опочивальне было тихо, где-то глубоко под окнами шумели волны, перекатывались камни.

В ногах у ложа Цимисхия стоял проэдр Василий.

— Я спал? — спросил император.

— Да, ты спал, — ответил проэдр.

— Феодору выслали?

— Да, она теперь уже на Проте.

— А Вард Склир?

— Его легионы уже переправлены в Азию, а сам он тоже покинул Константинополь.

— Как сильно шумят волны… Закрой, проэдр, двери, окна… Меня раздражает этот шум…

Проэдр выполнил приказ императора.