Вкус шалфея - [14]

Луми собиралась спать допоздна. Но, судя по всему, сколько бы стаканов вина она ни выпила и как бы решительно ни была настроена, ее тело привыкло просыпаться в 6:30 или раньше. Девушка натянула серые леггинсы для йоги и флисовую толстовку, завязала шнурки на сникерcах и направилась к двери, вниз по лестнице и вверх по холму Западной 218-й улицы к Инвуд-Хилл-парк.

Мышцы бедер протестовали, пока она шла в гору. Казалось, они все еще спали и им не очень понравилось такое пробуждение. Но остальное тело Луми нежилось в лучах рассвета на свежем ветерке. Она забралась на холм и пошла в парк, выбирая свою любимую дорожку для бега, ведущую к реке Гудзон и возвращающейся через цветочные поля.

Парк Инвуд-Хилл был единственным местом в Нью-Йорке, где как она знала, даже зимой растут дикие эхинацеи. Луми пробежала по дорожке в одном темпе и дойдя до конца, остановилась, чтобы собрать эхинацеи, которые потом поставит в вазу на кухне, а может, и использует для чая. Девушка немного знала о травах, кроме тех, какие можно использовать на кухне, но ей нравился запах эхинацеи и приятный вкус чая с ней. Помощь иммунной системе была бонусом.

Луми наклонилась, чтобы понюхать растения, и аромат проник во все ее рецепторы, принося с собой воспоминание о том, как она впервые почувствовала запах эхинацеи.

* * *

– Ты сюда хотела отвести меня? – не веря своим глазам, спросила Инес, мама Луми.

Тетя Луми, Анахильда, сестра Инес, пробежала по ней взглядом и фыркнула.

– Словно раньше ты никогда здесь не бывала, – заметила она. Сестры и Луми стояли рядом с зеленым коттеджем со стеклянной витриной, полной гербер, розовых пионов и желтых бутонов цвета сливочного масла.

– Может, и так, но как флорист поможет мне с воспитанием дочери? – спросила она.

Игнорируя вопрос сестры, Анахильда позвала седовласого мужчину, распиливающего кусочек дерева на тротуаре.

– Hola^[13], don Emilio!

Он помахал женщинам в ответ, одарив их ослепительной улыбкой.

– Это муж Мамы Элии, – сказала Анахильда Лу-ми и затем повернулась к Инес.

– Все знают, что Мама Элия популярна в Маленькой Гаване благодаря дару предвидения и своим цветам. Просто следуйте за мной, – сказала она.

Инес закатила глаза и позвонила в дверной звонок. Пока они ждали, Луми потянулась отодрать листок краски, опадающий с двери, но Инес остановила ее строгим взглядом.

Дверь зажужжала, и женщины вместе с Луми ступили в пещероподобное помещение, наполненное цветами различных видов. Свет устремлялся внутрь через промежутки между розами и гортензиями и отражался от стеклянных и хрустальных ваз, отчего некоторые цветы казались похожими на диско-шары.

Мама Элия была родом из Кубы, они с Инес походили друг на друга, даже не будучи родственниками. Как и Инес, она была коренастой, с чертами лица, словно бы вылепленными из твердой глины. Из-под красного платка с узором из огурцов, завязанного узлом справа, виднелись жесткие окрашенные медные кудри.

– Las chicas^[14] Rosario! – приветствовала их Мама Элия чистым уверенным голосом и достала из-под стола леденец для Луми. Она переводила взгляд с одной сестры на другую.

– А где же сегодня мой друг Теодосио? Вернулся из поездки в Санта-Доминго? – спросила она, внимательно глядя на Инес.

Анахильда резко покачала головой.

– Прошла пять лет, дона, с тех пор, как он… с 1987-го. Давайте обсудим это в следующий раз, – добавила она, и Луми почувствовала, что все три женщины смотрят в ее направлении.

Мама Элия кивнула.

– Чем я вам сегодня могу помочь? – спросила она.

Инес опустила голову и заговорила едва слышным шепотом.

– Дело в моей дочери, Мама Элия. Она не хочет есть то, что готовлю я. И говорит о еде странные вещи.

Старшая женщина с сочувствием посмотрела на Луми.

– Что значит странные? – спросила она.

– Ну, например, этим утром она отказалась есть овсянку, сказав, что на вкус та злая. С овсянкой было все в порядке! – сказала Инес.

Мама Элия мгновение размышляла, потом подняла маленькую цилиндрическую стеклянную вазу с пучком пушистых цветов с фиолетовыми кончиками. Она попросила Луми положить руки на вазу.

Луми так и сделала и положила ручки на стекло. Как только это произошло, ее нос защекотал запах цветов. Она наклонилась поближе, позволяя волне запаха накрыть ее. Свежей, сладкой, напоминающей бумагу. Чистой. Пока она держала вазу, Мама Элия рассматривала воду, глядя прямо в стекло.

Наконец она заговорила, не сводя глаз с Инес.

– У девочки дар. Вкусив еды, она может определить эмоции человека, приготовившего ее.

Инес потрясенно уставилась на нее, а Анахильда с энтузиазмом кивнула.

– Как это возможно? – спросила Инес. – Никто в нашей семье раньше не был на это способен.

Мама Элия пожала плечами.

– Не знаю, просто уверена, что она обладает этим даром. – Ее взгляд был строгим. – Тебе нужно найти способ управлять своими мыслями, не думать о нем, пока готовишь ее еду. От твоего гнева ей плохо, и вот почему бедняжка почти не ест.

При этих словах Инес вздрогнула. Луми отпустила вазу и сжала ладошки, ощущая, как внутри все оборвалось. Почему, чтобы поверить в это, ее маме нужно услышать то, что Луми говорила ей уже шесть лет, от незнакомки?