Византийская принцесса - [52]

Принцесса тихо рассмеялась, и с кончиков ее пальцев посыпались бледные светящиеся искры.

И пока Кармезина была поглощена своим смехом, Диафеб склонил голову набок и спросил Эстефанию:

— Ну а теперь скажите мне, Эстефания Македонская, будете ли вы храпеть в то время, как мне захочется поразвлечься, и начнете ли зевать, если я с вами заговорю?

— К чему эти вопросы? — осведомилась Эстефания.

— Мне надо знать, каков ваш обычай, — пояснил Диафеб. — Ведь, если принцесса соблаговолит взять в мужья Тиранта, его ближайший родич вынужден будет подыскивать себе супругу среди придворных дам. Иначе нам с братом придется расстаться, а я бы этого не хотел.

— В таком случае, узнайте обо мне все самое худшее, — прошептала Эстефания. И закрыла лицо руками.

Диафеб с любовью смотрел на нее. От теплоты этого взгляда ладони у Эстефании нагрелись, и она отняла их от лица.

Диафеб улыбнулся:

— Что бы вы ни сказали, я все приму.

— Что угодно? — прошептала она.

Он только кивнул.

— Я завиваю локоны на лбу и оттого имею обыкновение спать с особыми валиками в волосах, — сказала Эстефания и залилась слезами.

Диафеб на это ответил так:

— Если вам будет угодно, то продолжайте спать с валиками в волосах. Ибо для того занятия, которое я намерен предлагать вам каждую ночь, за исключением святой пятницы, забота о прическе помехой быть не в силах. И умоляю вас теперь, поцелуйте меня в знак согласия.

— Не стану я целовать вас без дозволения принцессы! — возмутилась Эстефания. — Что за непристойность вы мне предлагаете!

Тогда Диафеб опустился перед принцессой на колени и сложил руки ладонь к ладони, как будто находился перед изваянием какой-нибудь святой.

— О великая, прекрасная, милосердная Кармезина! — вскричал Диафеб. — Заклинаю вас, взгляните из горних миров в дольний, на несчастного грешника, который умоляет вас о милости! Дозвольте Эстефании поцеловать меня, ведь, если мы вступим в честное супружество, ей придется делать это очень часто, — а как она сможет узнать, понравится ли ей это, если не поцелует меня сейчас?

— Ах, лицемер! — возмутилась Кармезина. — Да разве она не целовала тебя, когда ты вошел?

— То был украденный поцелуй, — ответил Диафеб, потрясая сложенными ладонями, — и целовались мы украдкой. А известно, что если украсть кислое яблоко, то оно на вкус покажется сладким. Эстефании же надлежит познать вкус дозволенного поцелуя, а это совсем не то же самое, что жаться друг к другу у всех на глазах, в церкви или во время какой-нибудь торжественной процессии, и делать вид, будто все это происходит из-за давки.

— Нет! — воскликнула принцесса Кармезина. — Я не могу разрешить в своих покоях подобное неприличие.

— Непреклонное сердце! — сказал Диафеб.

А Эстефания добавила:

— Суровое сердце!

— Колючее сердце! — сказал Диафеб.

А Эстефания:

— Черствое и обкусанное, как корка в суме у нищего.

А Диафеб:

— Крохотное и ядовитое, как осиное жало!

А Эстефания:

— Жестокое, как убийца девственниц.

А Диафеб:

— Подобное камню.

А Эстефания:

— Подобное жернову, надетому на шею.

Тут принцесса рассердилась:

— Не будет вам никаких поцелуев и никакого счастья, покуда я несчастлива, — а я буду несчастлива до тех самых пор, пока Тирант не вернется ко мне и не сядет здесь. — Она указала пальцем на свои колени. — И когда я прижму его голову к своей груди — вот тогда я перестану быть суровой, и жестокой, и колючей, и ядовитой, и подобной камню, жернову и убийце девственниц.

— Какая у вашего высочества восхитительная память! — воскликнул Диафеб, поднимаясь с колен.

Кармезина наконец улыбнулась, но видно было, что делает она это через силу.

— Можете не сомневаться, коварный и сладострастный брат мой Диафеб, я запомнила все ваши оскорбления, до последнего словечка, и, когда настанет время, уж не спущу вам ни одного! И сколько ни просите — не поколебать вам целомудрия, которое живет в моей душе! Мои глаза не желают видеть картин, от которых распалится мое тело. Так что придется вам подождать.

* * *

На другой день после этого разочарования Диафебу с его людьми предстояло покинуть Константинополь, чтобы вернуться к Тиранту, однако неожиданное происшествие задержало его в столице.

Пять больших кораблей показались на море. Развернув паруса, они приближались к гавани столицы. Император опасался, что это его враги генуэзцы, и потому он отложил отъезд Диафеба.

Диафеб со своими людьми отправился к порту. В тревожном ожидании минуло несколько часов, прежде чем Диафеб разглядел знамена.

— Слава Богу и всем святым! — воскликнул он и немедленно отправил к императору гонца — доложить о том, что на подмогу Византии прибыли союзники и друзья, рыцари святого Иоанна с Родоса. Ибо он узнал белые кресты, нашитые на их плащи.

— Вы уверены в том, что это не враги, переодетые друзьями? — спросил у Диафеба один из греческих рыцарей.

Тот изумился:

— Как такое возможно? Ведь для того и созданы человеком различные символы, значки и гербы, которые носятся на видном месте, на щите и на знамени, чтобы легко можно было отличить друга от врага! Носить чужие знаки противно божеским и человеческим установлениям, не говоря уж о том, что это противно самой природе! И потому уверяю вас, сеньор: если бы кто-то помимо рыцарей святого Иоанна нашил на свою одежду эти белые кресты, то был бы тотчас спален огнем божественной справедливости. Да и, кроме того, сами подумайте: откуда бы наши враги взяли столько белых крестов?