Византия - [119]

Клинок вошёл в дерево щита так глубоко, что его остриё самым своим кончиком вышло с внутренней стороны. И с первого раза выдернуть клинок сопернику не удалось, а второй попытки я ему не предоставил, рубанув своим мечом по кольчужной рукавице. Руку я не перерубил, но Неметуйвари затряс ею, хищно оскалившись от боли.

Я сбросил щит — теперь он мне с торчавшим из него мечом только мешался — и под вопли зрителей стал наносить удар за ударом, заставляя графа отступать, прикрываясь щитом. Теперь у нас было по одному виду оружия, только у меня наступательное, а у него для защиты. Длилось это с минуту, с трибун уже доносились обидные для графа комментарии, намекающие на его трусость. Хотя, уверен, любой на его месте, оставшись без меча, делал бы то же самое. Эх, сюда бы палицу какую-нибудь, или боевой цеп, вот тогда бы я разнёс его щит в щепки за считаные мгновения.

В какой-то момент мой соперник вдруг перестал отступать, опустившись на одно колено. Неужто всё?! И тут я понял, что сделал он это неспроста — пальцы его правой руки обхватили рукоять меча. Не его меча, тот так и торчал из моего щита, и я гонял Неметуйвари с таким расчётом, чтобы тот не мог к нему приблизиться. А про меч Борши я и забыл. Сначала его щит спас жизнь Роланду, когда Неметуйвари о него споткнулся, а теперь меч мог спасти жизнь самому графу.

Мне же теперь придётся худо. Рука Неметуйвари, кажется, более-менее пришла в норму, во всяком случае, он держал «каролинг» своего дружка вроде бы крепко, и был при щите, а мой валялся метрах в пяти. Да ещё с торчащим из него мечом. У меня же кроме меча имелась только дага, сделанная когда-то из обломка моего прежнего, подаренного отцом меча. Ею при известном умении и везении отмахиваться можно, но недолго.

Вот ведь незадача, думал я, глядя, как шустро соперник вскакивает на ноги и скалится во все… не знаю, сколько у него там зубов, можем, и все тридцать два. В любом случае теперь он чувствовал себя хозяином положения. И тут же оживились его поклонники.

— Дьюла! Дьюла! — донеслось с трибун.

Вот теперь мне пришлось отступать, и куда резвее, поскольку я не был уверен, что в фехтовании на мечах смогу оказать достойное сопротивление графу Неметуйвари. Но в одном из эпизодов я оказался не столь проворен, и мощный удар мечом пришёлся мне в плечо. Он был настолько мощным, что клинок всё же перерубил кольца кольчуги и пластины доспеха, а также кожу плеча и, как мне показалось, была задета мышца. Я тут же почувствовал, как по руке струится горячая кровь, и вскоре она с моих пальцев уже капала на опилки. Вернее, только с одного, среднего, который мне хотелось показать сопернику. Но ведь никто не поймёт в этой эпохе, что значит этот жест, так что придётся обойтись без него.

Шутки шутками, а ситуация складывалась явно не в мою пользу. Рука стала неметь, я теперь даже свой щит не смогу поднять, если даже смогу к нему подобраться, хотя защищаться им, имея торчащую из него полоску стали — то ещё удовольствие. Да ещё и расторопные слуги, мать их за ногу, успели убрать с арены не только раненого Борши, но и его щит. Какого же хрена меч-то оставили, олухи?! Специально для моего соперника?

А тот явно почувствовал вкус крови, тем более что видел, как я орошаю ею усыпанный опилками пол арены. Он снова скалился, но теперь уже от предчувствия своей близкой, как ему казалось, победы. Однако я не собирался давать ему шанс разделаться со мной. Слишком многое я ещё планировал осуществить в этом далёком 12-м столетии от Рождества Христова, где только начал входить во вкус, чтобы быть убитым каким-то несчастным венгерским графом.

Солнце! Вот мой союзник. Оно находилось в зените, и до поры до времени внимания на него ни Неметуйвари, ни я не обращали. Глаза не слепит — и ладно. Но я уже несколько раз заметил, что его свет отражается от наших клинков. И сейчас, поймав снова луч, я вывернул плоскость клинка таким образом, чтобы направить отражённый свет в глаза сопернику. И у меня получилось! Тот на мгновение зажмурился, и мне этого мгновения хватило, чтобы провести разящую контратаку в практически единственную незащищённую железом часть тела — а именно в лицо. И Неметуйвари, снова «прозрев», уже не успевал уйти с линии атаки. Разве что чуть повернуть голову, отчего остриё клинка вылезло не из его затылка, а распахало ему обе щеки и, не исключено, лишило графа нескольких зубов.

Брызнула кровь, зрители ахнули при виде столь страшной раны, а мой соперник смотрел на меня полными ужаса и боли глазами, уже не в состоянии что-либо сделать. В его взгляде я видел холод смерти, которую он уже приготовился принять. И я уже было замахнулся, чтобы подвести итог нашей дуэли, но в последний момент словно чьи-то невидимые, ледяные пальцы обхватила моё запястье, а в ухо явственно прошептали: «Сохрани ему жизнь». Я опустил руку с мечом, встряхнул головой. Что ещё за глюки? Может, перегрелся на солнце?

Но мне уже и самому не хотелось ничьей смерти. Соперник и так наказан, на всю жизнь останется «человеком, который смеётся»[36]. И только сейчас я почувствовал, насколько же вымотан этим боем. Подошёл к своему многострадальному щиту, машинально отмечая, что изображения Януария придётся подновить, но в целом щит ещё прослужит. Уперев одну ногу в его поверхность, выдернул наконец меч и бросил к ногам тихо скулящего графа Неметуйвари.