Витязь в барсовой шкуре - [3]

Это древо вековое, чье в Эдеме бытие.

Щедрость — власть, как власть закала. Где измена? Прочь бежала.

Что ты спрячешь, то пропало. Что ты отдал, то твое».

Дева слушает с вниманьем те слова, что дышут знаньем,

Всем отцовским увещаньям у нее привет один.

Царь и пьет, и веселится. Нет причин ему затмиться.

Солнцу хочется сравниться в блеске с светлой Тинатин.

За своим дворецким старым шлет, чтоб шел он с пышным даром,

Чтоб в даяньи щедро — яром истребил сполна казну.

«Все неси. Всего мне мало». И без меры раздавала.

Не гадала, не считала. «Никого не обману».

Все дары, что знала с детства, собирала с малолетства,

Все блестящее наследство в день единый раздала.

Ей отцовская наука — достоверная порука.

Как стрела летит из лука, так поспешною была.

«Всех мулов, ослов ведите». Повелела пышной свите:

«Дорогих коней явите». Топот, ржанье, кони тут.

Блещет шелк. Толпой солдаты, царской милостью богаты,

Веселятся, как пираты, как разбойники берут.

Точно турок в горных срывах бьют, — и нет числа счастливых.

Рой арабских пышногривых легконогих мчат коней.

Разметалась, отдавая, словно буря снеговая: —

Стар ли, дева ли младая, были все богаты в ней.

День прошел. Был пир веселый. Пили, ели, точно пчелы.

На цветах. Один, тяжелой думой царь был омрачен.

С наклоненной головою он сидел перед толпою.

Шепот шумной шел волною: «Отчего печален он?»

Крася ликом пир медовый, властный в бой вести суровый,

И как лев скакнуть готовый, солнцеликий Автандил

Был с Согратом знатным рядом, и его проворным взглядом

«Почему так чужд отрадам царь?» он быстро вопросил.

«Верно, мысль пришла какая, неприветная и злая», —

Отвечал Сограт, вздыхая: «Горя — нет, и весел — час».

Автандил сказал: «Так спросим. Слово шуточное бросим.

Мы без пользы тяжесть носим. Почему стыдит он нас?»

Автандил с Согратом встали, кубки полные им дали,

И веселые упали на колени пред царем.

Говорит Сограт шутливый: «Царь, ты точно день дождливый,

Нет улыбки, нет красивой на немом лице твоем».

И добавил он лукаво: «Впрочем, сердце в скорби право:

Дочь твоя — она забава, все богатства роздала.

Не давай ей пышной части, и, лишивши царской власти,

Упасешься от напасти и уволишься от зла».

Усмехнулся царь. Такого ожидать не мог он слова.

На советчика скупого все же глянул он светло.

«Я ценю твое раченье. И достоин ты хваленья.

Но скупое попеченье никогда ко мне не шло.

Нет, не в том моя забота. Старость близится, дремота.

И остаться не охота без достойного бойца.

Дней увяло все цветенье, и не передал уменья

Быть бойцом без посрамленья никому я до конца.

Это правда, дочь имею, холил дочь, обласкан ею.

Все ж я сына не лелею. Не дал бог. И нет уж сил.

Кто здесь луком отличится? Или в мяч со мной сразится?

Автандил едва сравнится, ибо я его учил».

Гордый, юный, весь — стремленье, слушал эти восхваленья.

И с улыбкою смиренья затаил он торжество.

Как улыбка та пристала к лику юного, где ало

Рот горел, — как снег блистала белизна зубов его.

Царь спросил: «Чего смеешься? И чего ты робко жмешься?

Ну, зачем не отзовешься? Или я тебе смешон?»

Юный молвил: «Разрешенье дай сказать мне, в оскорбленье

Не вменяя дерзновенье. Да не буду осужден».

Царь ответил: «Молви слово. Не приму его сурово.

Скрепа клятвы — святость крова, имя светлой Тинатин».

Автандил сказал: «Так смело молвлю: хвастаться не дело,

Но моя б стрела поспела в цель верней, о, властелин.

Под твоими я ногами прах. Но, меряясь стрелами,

Буду первый, — пред полками эту клятву я даю.

Кто со мной в стрельбе сравнится? Ты сказал. Тут что ж судиться.

Может этот спор решиться лишь с мячом, с стрелой, в бою».

Царь сказал: «Не будем вздорить, на словах не стану спорить.

Дайте лук. Чье имя вторить будут после, так решим.

Пред свидетелями в поле будем мы на вольной воле,

Там о нашей молвят доле: кто ловчей, победа с ним».

Автандил повиновался. И на том их спор прервался.

Каждый весел был, смеялся. Чуждым был им взгляд косой.

Был заклад меж них скрепленный: тот, кто будет побежденный,

С головою обнаженной, три он дня ходи такой.

И двенадцать слуг примерных царь призвал для этих верных

Состязаний беспримерных, чтоб давали стрелы им.

«Пусть двенадцать их за мною за любой следят стрелою.

Шермадин один с тобою, хоть один, он несравним».

Ловчим молвил: «По равнинам, как гроза стадам звериным,

Соберитесь, и единым обоймите их кольцом.

Пусть помогут вам солдаты». Пир окончен, пир богатый.

Были вина, ароматы, и веселье за столом.

Автандил, чуть солнце встало, был одет уж в цвет коралла,

Лик рубина и кристалла в золотом горел огне.

Под покровом златовейным, весь он был цветком лилейным.

Так явился чудодейным он на белом скакуне.

Царь разубран знаменито. Весь народ кругом как свита.

Поле воинством покрыто. Всяк охоту видеть рад.

Многоокая облава. Смех, и шутки, и забава.

На кого-то глянет слава? Будут биться об заклад.

Царь велит готовить стрелы, чтоб во все послать пределы.

Счет велит им делать смелый, всех ударов верный счет.

И рабов двенадцать верных ждет тех выстрелов примерных.

Будут стрелы в козах, в сернах. Отовсюду дичь идет.

Без числа стада, как тени. Быстроногие олени.

Скачут козы в белой пене. Мчатся дикие ослы.

Чудо видеть — и какое! Бег напрасен, — бьют их двое.