Вот только во флигеле её не оказалось. Комната была заперта. Постучался – ответа нет. Странно. Уже вечер, и Таня должна вернуться. Задержали?
На выходе я столкнулся с пожилым лакеем. Спросил у него, где Таня.
– Вас разве не поставили в известность? – удивился слуга. – Татьяна покинула поместье.
У меня аж челюсть отвисла. Вот так сюрприз!
– Подожди, что за ерунда? Как покинула? Когда? Куда она поехала.
– В тот же день, когда с вами произошло несчастье. У неё днём был поезд. Насколько мне известно, она отправилась в качестве добровольца на фронт.
– Чего?! – я выпал в осадок от таких известий. – Какой фронт? Что за бред? Чего она там забыла?
– Простите, господин, не могу знать, – виновато развёл руками лакей. – Меня Татьяна не ставила в известность своих планов. Полагаю, она поехала медсестрой в прифронтовой госпиталь.
– Почему она мне ничего не сказала?
Лакей пожал плечами и помотал головой, опасаясь, видимо моего гнева (а выглядел я, кажется, очень злым) и повторил, что ничего не знает.
Я вышел из флигеля, не чуя под собой ног, не веря тому, что услышал. Всё это казалось странной и нелепой шуткой. Ну не могла же Таня просто так взять и свалить, ничего мне не сказав? Зачем? Что ей ударило в голову? Я вспомнил утро накануне её отъезда, когда мы последний раз общались. Она была чем-то расстроена. А я так и не смог допытаться, в чём причина: Таня ушла, ничего не сказала. Я силился понять её мотивы. То ли она уже давно решила ехать, но почему-то хранила свои намерения в тайне, то ли её что-то сильно расстроило в последние дни, и она на эмоциях сорвалась и свалила из поместья.
Некоторое время я бродил по саду в кромешной темноте, не находя себе места. Только снег понимающе падал на дорожку, сочувствуя моему горю. «Так, успокойся, – приказал я себе, – надо разузнать подробности. Ольга точно должна быть в курсе».
Боярыня по-прежнему сидела в кабинете у горящего камина. С тех пор, как я ушёл, она не сдвинулась с места. На столе стояла наполовину выпитая бутылка. Свет не горел. Ольга Павловна смотрела в окно, за которым медленно падали, выписывая пируэты, снежинки. Лицо женщины осунулось и выглядело измождённым. Она как будто постарела лат на десять. После войны с Барятинскими и разрыва с младшей ветвью боярыня часто прикладывалась к бутылке. Сам я прежде этого не видел, но слышал сплетни, что вечерами она порой вот так сидит подолгу в одиночестве и пьёт.
Её можно было понять. Слишком много ударов обрушилось не неё за последние месяцы: гибель мужа, разрыв со старшей ветвью, нападение на особняк, война, которая опустошала кошелёк и на которой умирали родственники. И без того немногочисленный род скоро мог просто перестать существовать.
Я постучался и вошёл. Ольга Павловна перевела на меня мутный взгляд:
– Слушаю, Михаил. Мы же условились завтра поговорить. Я сейчас слегка... занята.
– Я по-другому вопросу.
– Давай. Только быстрее.
– Вы знаете что-нибудь по поводу отъезда Тани?
– Тани? Ах да... Тани. Да, она мне сообщила, что уезжает. Хотела помогать раненым. У неё очень доброе сердце. Я не смогла ей помешать.
– А когда она это решила? Почему вы не сообщили мне?
– Да как-то времени не выдавалось, ты же весь в делах, а потом тот случай... Просто не до этого было.
– Не до этого? – я чуть не потерял дар речи. Самый важный человек в моей жизни уехал на войну, а им, видите ли, не до этого было?! Но какой прок теперь возмущаться и устраивать ссоры? Я постарался говорить спокойнее. – Куда именно она поехала? Она сказала?
– Нет, ничего не сказала. Я ничего об этом не знаю. Завтра... Все вопросы завтра.
На выходе я столкнулся с фаворитом боярыни – младшим дружинником Герасимом. Он направлялся к Ольге Павловне. Это был мужчина чуть старше тридцати, довольно крупный, на полголовы выше меня, статный и чернявый. Связь их ни для кого не являлась секретом. Уж не знаю, состояли ли они в отношения до гибели прежнего главы рода, но сейчас они встречались довольно часто: боярыне явно требовалось мужское внимание.
Когда я вернулся к себе, оруженосец Паша сообщил о том, что готов мой мундир, заказанный неделю назад. Каждый в роду имел комплект парадной одежды, которую он надевал на торжества и битвы. Как правило, это были китель и брюки военного покроя с гербами, выпушками, оторочками, вензелями и прочими украшениями. Так что теперь, если бы мне пришлось участвовать в сражении, я мог бы выйти в красивой одежде, как и остальные члены рода.
Вот только в настоящий момент было не до шмоток. Меня беспокоила судьба Тани. Да и голова ужасно болела. Так что я сообщил отроку, чтоб не надоедал по пустякам, и заперся в спальне.
Попытался уснуть, но сон не шёл. В натопленной комнате мне было тяжело и душно, и я снова отправился в сад. На свежем воздухе хотя бы голова болела не так сильно. А снег всё падал и падал, а я бродил возле особняка и думал – думал, что делать дальше. Хотелось всё бросить и на ближайшем поезде... нет, на самолёте рвануть за Таней. Облазить все госпитали на линии фронта, но найти её и притащить обратно. Нечего ей там делать. Я бы с ума сошёл, случись с ней что.
