Витя Коробков - пионер, партизан - [36]

Дядя Коля только махнул рукой.

— А мы в полицию завтра сами явимся, — лукаво подмигнул он. — Документы предъявим, работы попросим. Все, Витек, тонко сделаем. А ты мне помоги кое в чем. По городу бегаешь, что слышишь, что видишь — запоминай. Понятно? Растолковывать не надо? Ну вот и считай, будто тебе особое задание дано.

Спал Витя в эту ночь беспокойно. То ему чудилось, что в дом лезут гестаповцы, ломают двери, прикладами вышибают оконные рамы. То бочком протискивался в двери полицай Мирханов, шмыгая носом, будто вынюхивал, нет ли в комнатах кого постороннего. Потом гестаповцы схватили дядю Колю. Витя рвался ему на помощь, но никак не мог встать. Закричал и увидел полицая Мирханова: это он давил ему на грудь коленом. Витя задыхался от боли и бессилия, пытался звать на помощь, но только шевелил губами. Широко открытыми глазами смотрел он на дядю Колю, которого вязали гитлеровцы. И вдруг дядя Коля усмехнулся, выхватил гранату и метнул ее в фашистов. Раздался взрыв, грохот. Витя закрыл глаза, а когда открыл их, то не было уже ни фашистов, ни полицая Мирханова. Над ним склонилась мать.

— Разбудила? — спросила она. — Все из рук валится. Кастрюля со стола полетела, загрохотала.

Витя заглянул в комнату. Она была пуста. Дядя Коля уже ушел. Одевшись, Витя выбежал на улицу. Вчера прошел небольшой снег, потом подтаял, а ночью подморозило, и на мостовой образовалась плотная ледяная корка. Витя вернулся в комнату, наспех пожевал кукурузную лепешку и пошел надевать коньки. С прошлой зимы он еще ни разу не катался и навряд ли вообще вспомнил бы о них, если бы не поручение дяди Коли, Ведь, катаясь, он может и постоять на одном месте и проезжать по два-три раза по одной дороге, не вызывая подозрений.

Он потуже затянул веревочки, попробовал, не шатаются ли коньки, и, неуклюже ступая, вышел на улицу.

— Смотри будь осторожен! — крикнула ему вдогонку мать.

Витя в ответ помахал рукою.

Он сразу же поехал на гору. Там на склонах Митридата стояли зенитные батареи, строились доты.

Как хорошо стремительно лететь на коньках по утоптанной, обледенелой дороге! Быстро-быстро мелькает все кругом, ветер резко бьет в лицо. На мгновенье, поддавшись наслаждению стремительным движением, Витя отвлекается от того, зачем сюда пришел. Но в следующую же минуту вспоминает о задании. Теперь, несется ли на всех парах вниз или медленно влезает на гору, он примечает все, что делается вокруг. Наверняка, это дот с тремя темными амбразурами примостился на взгорье, на перекрестке трех улиц. Ему удается подъехать совсем близко, и он успевает рассмотреть упрятанные в глубине двух амбразур дула пулеметов, а в третьей — круглое жерло пушки.

Немец-часовой, стоящий у входа в дот, грозит автоматом:

— Цурюк!

— Ладно, не цурюкай, — усмехается Витя. — Все, что надо, я видел. Отчаливаю.

Сделав вид, что ему надоело кататься с горки, Витя последний раз с шиком пронесся мимо дота, помахал рукой часовому и поехал на Кочмарскую. На этой улице то и дело появлялись военные. Они жили, наверное, в большом здании, обнесенном глухим забором. Рассмотреть, что делается во дворе, было невозможно. Витя остановился на другой стороне улицы и стал наблюдать. Из проходной часто выходили щеголеватые офицеры. Они садились в блестящие легковые машины и уезжали. Но место отъехавшей машины недолго оставалось пустым, тотчас же, подъезжали другие машины, хлопали дверцы, приехавшие офицеры исчезали за высоким забором. Иногда открывались ворота и со двора выезжали грузовики. В кузовах сидели солдаты.

Какой-то прохожий поманил Витю к себе.

— Ты, мальчик, не стой здесь, — предупредил он и кивнул на дом за забором. — Не видишь разве — эсэсовские казармы. Отборные головорезы. Стоять здесь нельзя. Хватают без разбора.

Витя благодарно взглянул на прохожего и заскользил по мостовой.

Он долго еще катался по улицам города, высматривая, где размещаются склады боеприпасов, зенитные установки, пулеметные гнезда.

«ЕСЛИ НУЖНО — ВСТРЕТИШЬСЯ»

Когда Витя вернулся домой, дядя Коля сидел за обеденным столом. Закусывая горячей мамалыгой — другой еды в доме не было, — он рассказывал матери, что по заданию городской управы починял печи в домах, где расположились немцы.

— Умора! — говорил он, посмеиваясь. — Я хожу с ведром и с мешком, а за мной два эсэсовца. Так на пятки и наступают. Смотрят, чтобы я мину в печь не замуровал. Боятся, дьяволы. Оно, конечно, мину не грех было бы заложить, — продолжал он, — Только это в мои расчеты не входит. Напрасно господа эсэсовцы беспокоятся. Мины не по моей части…

Пообедав, дядя Коля поманил Витю:

— Идем, хлопец, потолкуем.

Они сели на диван, и Витя начал рассказывать обо всем, что сумел заметить.

— На Кочмарской — эсэсовские казармы; это точно, жители подтверждают, — говорил он, загибая пальцы один за другим. — На Митридате четыре дота с пушками, прямо на море смотрят.

— Это они десанта боятся, — усмехнулся дядя Коля.

— Конечно, еще как боятся, — подтвердил Витя. — На улице Котовского, — продолжал он, — как раз напротив порта, еще дот.

Дядя Коля слушал внимательно, сверял все, что говорил Витя, со своими данными. Он остался доволен разведкой.