Витя Коробков - пионер, партизан - [34]

Офицер разведки штаба фронта Николай Козлов с нарядом краснофлотцев ходил по городу, разыскивал попрятавшихся предателей полицаев. За ним по пятам бегала стайка мальчишек. Витя пристал к ним.

— Ну что вы, ребята, прилипли, как мухи к меду? — урезонивал ребятишек Козлов. — Дело у нас серьезное, до стрельбы может дойти. Еще поранят кого…

Разведчик весь перетянут ремнями. Кобура расстегнута. Из нее выглядывает блестящий вороненый пистолет.

— Мы пули не боимся, дяденька, — отозвался самый маленький из мальчишек. — У нас каждый день стреляли. Привыкли.

— Ишь ты! — удивился Козлов. — Ну, коли так, помогайте в деле. А зря нечего грязь месить.

Он наклонился к Вите и тихо спросил:

— Лебедева, начальника сыскной полиции, не знаешь?

— Знаю, — так же тихо ответил Витя.

— Веди на квартиру.

Лебедева дома не оказалось. Козлов приказал произвести тщательный обыск. Витя вслед за краснофлотцами пробрался в комнаты.

Пока краснофлотцы осматривали квартиру, Козлов сел на диван. Взгляд разведчика, казалось, равнодушно блуждал по комнате. Но вот он остановился на небольшой, из белого кафеля печурке. Дверка ее была прикрыта неплотно, и на пол просыпалась зола.

Краснофлотцы доложили, что ничего подозрительного не нашли.

— Не может этого быть, — уверенно сказал Козлов. — Печь давно топили? — спросил он у хозяйки дома.

— Да нет, нет, — заторопилась она, — недавно топлена.

— Осмотреть! — распорядился Козлов.

В печке, в золе, нашли пистолеты, запасные обоймы к ним. Краснофлотец вытащил из-за зеркала Свернутый трубкой лист бумаги. Старший лейтенант развернул его.

— Нашли! — взволнованно сказал он. — Не успели, видно, сжечь. Список городского актива. И птички поставлены: кого в первую очередь расстрелять.

Козлов оставил в доме засаду, а сам с нарядом снова вышел на улицу.

Задача у него нелегкая. Разыскивать скрывшегося человека в городе — все равно, что искать иголку в стоге сена. Патруль проверяет каждого подозрительного прохожего.

Проходя мимо комендатуры, Витя загляделся на двух краснофлотцев, прибивавших вывеску: «Военный комендант города Феодосии».

— Эй, малый! — крикнул один из них. — Подай молоток.

Витя схватил с земли молоток и по лесенке взобрался наверх.

Домой он возвратился поздно. На упреки матери ласково ответил:

— Мама, разве теперь можно сидеть дома? Ведь наши пришли!

Город ожил как-то сразу, мгновенно. И хотя многое — и развалины зданий, и стоявшая на площади виселица, которую не успели еще убрать, — напоминало о черных днях оккупации, но уже расчищались улицы от мусора, приводились в порядок здания городских учреждений, налаживалось производство. Фронт был рядом, ежедневно город бомбили и обстреливали, но казалось, никто не обращал на это внимания. Люди сразу повеселели и требовали работы. Открылись аптека, пекарня, несколько магазинов. Поговаривали об открытии школы.

Витя целые дни пропадал в городе. Частенько забегал к Слепову. Художник забросил свою жестяную мастерскую. Он встречал Витю радостно возбужденный.

— Ну, что я говорил? А? Вышвырнули фашистов! А ты нос повесил. Ну, кто оказался прав?

— Ничего я не повесил, — смеясь, отвечал Витя. — Я первый услышал, что наши пришли.

— Ладно, ладно, — примирительно кивал головой Слепое. — Пусть ты будешь первый.

В один из дней Слепов взял Витю с собой в картинную галерею. Здание было запущено. Пол разобран, видимо, на дрова. В залах валялись кирпичи, камни, солома. Очевидно, здесь ночевали гитлеровские солдаты.

Слепов и Витя обошли все помещения. В окнах не сохранилось ни одного стекла. Ветер гулял по залам. Во дворе они нашли несколько досок и лист фанеры. Принялись заделывать ими окна. Потом до вечера убирали мусор на втором этаже.

— Ничего, — говорил Слепов. — Мы ее восстановим. И картины привезут.

— Со стеклами будет плохо, — заметил Витя. — Не достать.

— Попробуем. Схожу в горсовет. Уверен — помогут. Главное — здание цело. И Николаю Степановичу надо написать. Это его очень обрадует.

Вечером Витя сел писать письмо директору картинной галереи.

«Дорогой Николай Степанович! — сообщал он. — Нашу картинную галерею фашисты разрушили. Хорошо, что Вы увезли все картины. А то бы их, наверное, пожгли, как пожгли все полы, стулья и столы. Стекол почти нигде нет. Но мы уже начали уборку. И горсовет поможет».

Слепов одобрил письмо и от себя сделал приписку: «Ждем, когда Вы вернетесь в Феодосию — на родину Айвазовского».

Но отправить письмо не удалось.

В середине января гитлеровцы потеснили наши войска и, установив орудия на высотах, стали обстреливать феодосийский порт, жилые кварталы. Фашистские стервятники непрерывно и жестоко бомбили город.

Витя, укрывшись в щели, вырытой во дворе, прислушивался к грохоту боя. К концу дня фашисты усилили напор и стали прорываться на улицы города. Выстрелы щелкали уже в соседних переулках. Потом бой начал перемещаться к порту и к вокзалу: стало очевидно, что наши войска отходят.

На другой день рано утром Витя пробрался в квартиру Слепова. Окна и двери были выломаны. Картины художника, растоптанные, изорванные, валялись на полу. Кругом поблескивали стреляные гильзы. Василий Акимович неподвижно лежал у окна с автоматом в руках. Ночью было холодно, и темные волосы художника, словно сединой, присыпало изморозью.