Витя Коробков - пионер, партизан - [14]

Витя подходит ближе. Влюбленными глазами смотрит он на скульптуру. Айвазовский изображен с палитрой в руке. В другой, порывисто занесенной, руке он держит кисть. На лице вдохновение: Айвазовский творит. Может быть, скульптор изобразил его в тот момент, когда художник создавал лучшую свою картину.

— Здание, в котором размещена картинная галерея, — продолжает девушка, — построено по проекту самого Айвазовского.

Витя идет вместе с экскурсией. Уже в вестибюле он вспоминает о приятеле и поворачивает обратно. В дверях сталкивается с запыхавшимся Славкой.

— Ну вот! — сердито набрасывается на него Витя. — Вечно ты где-нибудь застрянешь.

— Да я тут, на берегу был, — оправдывается Славка. — Уже договорился, лодку дают. Поедем кататься. А сюда успеем.

— Нет уж, — упрямо говорит Витя. — Как вчера решили, так и будет.

Славка недовольно морщится. Он знает: друга не переспоришь. И все же пытается настоять на своем:

— Витька! — с жаром говорит он. — Смотри, какое море сегодня. Ребята купаются, рыбачат. Аркашка двух бычков вытащил: во каких! Прямо завидки берут.

— Там, Славка, тоже море, — убеждает, в свою очередь, Витя. — На всех картинах море: то бурное, то спокойное. Военные корабли, и бой наших моряков с турками. Тебе понравится, я знаю. Уж очень хорошо рисовал Айвазовский. Все, как в жизни.

— Еще бы, — ворчит Славка. — Море рядом. Смотри и рисуй.

— Нет, Славка, нет, — возражает товарищу Витя. — Это я знаю. Окна мастерской выходят на другую сторону. Мне Слепов рассказывал. Айвазовский писал, не видя моря, по воображению. Понимаешь? Слышать море он, конечно, мог. Это да. Я сам пробовал. Зажмуришь глаза и слышишь море. Особенно, если еще уши зажмешь, вот так, ладонями: море бушует, пенится, большущие волны взмывают вверх и с грохотом падают на скалы. А корабль среди них, как скорлупка, то исчезнет, то опять вынырнет. А уши и глаза откроешь — сразу все стихнет. Море успокоится. Волны уже не грохочут, а тихо так плещут о берег, будто ласкаются. И корабль идет по гладкой, как стекло, воде. Представляешь, Славка, все это я вижу, а нарисовать не могу. Сделаю рисунок — не то. Изорву его. Другой сделаю — опять не то.

Славка стоит, удивленно раскрыв зеленые глаза. Ему непонятно, почему так разволновался Витя.

— Брось хвастать, — говорит он недоверчиво. — Ты же лучше всех в классе рисуешь!

— Ничего ты не понимаешь… — безнадежно машет рукой Витя. — Ну, пойдем?

— Пойдем уж.

Они вошли в галерею. Вите здесь все знакомо. Он успел даже завести приятелей среди учеников художественной школы. Славка же пришел в галерею впервые. На лице его откровенное недовольство. Он не понимает, зачем торчать в помещении, когда на улице ярко светит солнце и представляется случай бесплатно покататься на лодке. Но вот они в светлом просторном зале с множеством картин. На каждой из них море. Оно то плещется, то тихо дремлет у берегов, освещенное бледным светом луны, то грозно бушует. Славка не увлекается рисованием, но море он любит. Пораженный, останавливается он, не в силах оторвать взгляд от первой же картины. На ней изображена Феодосия. Древний город лежит перед ним в ярких лучах вечерней зари.

— Ну, что же ты? — окликнул его Витя. — Загляделся? Вот и я так. Когда пришел сюда первый раз, так и простоял в этом зале. Ничего не увидел, кроме одной картины. Пойдем, покажу тебе самое интересное.

И они пошли вдоль стен, увешанных картинами, с которых глядело живое море. Казалось, оно сейчас выплеснется с полотна и окатит с ног до головы соленой прохладной водой.

Вначале мальчики оживленно обсуждали каждую картину, удивлялись, спорили. Но потом впечатления так заполнили их маленькие сердца, что для восторгов уже не осталось места. Они шли с широко открытыми глазами и шептали: «Корабль „Мария“, „Восход луны“, „Среди волн“…»

— Осторожно! — раздался вдруг недовольный голос.

Витя быстро обернулся. Оказывается, они чуть не сбили установленный на мольберте холст. Перед ними в специально приспособленном кресле полулежал пожилой мужчина. Он писал масляными красками. Прислоненные к креслу, стояли два костыля.

Мальчики смущенно отошли в сторону.

— Кто это? — шепнул Славка.

— Слепов, Василий Акимович. Художник. Он здесь при галерее учится.

— Это его костыли?

— Ну да, он больной. Два года лежал в постели. Витя подошел к художнику.

— Здравствуйте, дядя Вася!

— Это ты, Витя, — промолвил Слепов, не отрываясь от картины. — А я ведь чуть не огрел тебя костылем! Над этой копией тружусь уже две недели. А тут еще шаг — и все полетело бы к черту.

— Да мы же не нарочно, дядя Вася, — попытался оправдаться Витя. — Мы хотели картину рассмотреть получше, издали.

Они стояли перед картиной «Среди волн». Ничего не было изображено на огромном, во всю стену полотне, кроме воды. Луч солнца проникал в водную толщу, легким румянцем окрашивал пенящиеся гребешки волн.

— Это правда — издали виднее, — согласился Слепов. — Отойдите немного подальше. Вот отсюда смотрится лучше всего, — и он показал, где нужно стать.

Ребята вышли на середину зала, и сразу вся картина ожила, засветилась.

— Дядя Вася, — обратился снова к художнику Витя. — А правда, что эту картину Айвазовский писал всего десять дней?