Витька Мураш - победитель всех - [48]

— А вы знаете, как мы придумали нашу лодку назвать? — спросил Батон.

— Ну?

— «Евдокимыч».

— Это в честь чего?

— Потому что вы у нас главный руководитель.

— Главный-то у вас Иван Сергеевич.

— Это — в школе, а на берегу — вы. Он вроде рядового матроса. Так он нам говорил. А вы — золотые руки.

— Это тоже он говорил?

— Ну да, — сказал Батон.

Батон нахально смотрел в глаза Евдокимычу и плел всякую ерунду насчет того, как хорошо было в школе, когда Евдокимыч был директором.

— Ведь знаю, что врешь, — крякнул Евдокимыч.

Мы все заорали, что не врет. Мы смотрели на Евдокимыча честными глазами и говорили, что таких людей нет на земном шаре.

— Знаю, что врете, — сказал Евдокимыч, — но врете приятно. Берите, вот вам ключ.

Третью лодку мы выпросили у рыбаков.

Полный вперед!

Недалеко от пирса стояла мачта с голубым флагом. На флаге были нарисованы якорь и буква «К» — «Катамаран», название нашего клуба.

Палаток на берегу уже не было, мы их свернули и забрали с собой.

Мы вышли на трех лодках. Я плыл на передней, самой большой. У меня было четыре гребца и два пассажира — все ребята. Девчонки отвоевали себе целую лодку, а командиром назначили Наташку Кудрову. В эту лодку сел и директор.

— Мы вас обгоним, Мурашов, — сказала Наташка.

— У нас не гонки, а поход, — ответил я, но Наташка не успокоилась.

— Мурашов, почему ты со мной такой грубый?

— Я со всеми грубый.

— А со мной больше всех.

— Значит, заслуживаешь больше всех.

— Знаешь, Мурашов, — сказала Наташка как-то очень грустно, — иногда я тебя просто ненавижу. Если бы ты был получше, я могла бы с тобой дружить.

— А зачем мне это нужно? — спросил я.

— А кого ты на «казанке» катал? — спросила Наташка.

— Никого.

— Не ври.

— Иди тогда всем расскажи!

— Я никому не говорила, даже девочкам.

— И Кольке не говорила?

— При чем тут Колька? — удивилась Наташка.

— А ты не знаешь?

Наташка посмотрела на меня, как на полоумного, и вдруг засмеялась.

— Ой, не могу! Ты думаешь… Да совсем он мне не нужен, твой Колька. Мне совсем другой человек нравится. Угадай, на какую букву?

— На твердый знак, — сказал я.

Наташка перестала смеяться, и лицо у нее сделалось злое.

— Да, — сказала она, — на твердый знак. На самый твердый, на каменный, на железный, на дурацкий знак.

В эту секунду скомандовали садиться в лодки, и Наташка убежала. До пирса было десять шагов, а она помчалась как угорелая — чуть в воду не свалилась. Чудная эта Наташка! Никак не пойму, чего она ко мне пристает?

Наши лодки плыли одна за другой — след в след. Я сидел на корме; мне полагалось командовать, но ребята гребли нормально — и орать без толку не хотелось.

Море было совсем тихое. На воде плавали облака, но не розовые, как тогда, а белые. Прямо по этим облакам носился на «казанке» Леха и резал их на куски. Он то уплывал вперед, то возвращался, то кружил возле нас, словно коршун.

Мы хотели сразу плыть на Мощный. Но Иван Сергеевич сказал, что это пока пробный поход, всего на два дня. Нужно посмотреть, что и как у нас получается. Между собой мы договорились: за нарушение дисциплины на воде — по пятнадцать банок. На берегу — по пять. Это за мелкие нарушения. А за серьезные — общее собрание, и — на мыло. Можно на месяц, а можно и на все лето.

До ближнего острова было километра четыре. С берега он казался совсем рядом, но по воде мы шлепали с полчаса, пока он стал приближаться.

Острова у нас почти сплошь из камня. У берегов — целые каменные завалы, не везде и пристанешь.

Мы плыли вдоль острова, пока не нашли бухточку, а в ней пляж — маленький, как лысина у Евдокимыча.

Когда стали разгружаться, ко мне подошел Колька.

— Мураш, Батона дядя Костя не отпустил, он без спроса удрал.

— Ну и правильно, — сказал я.

— Я не про то. Когда все будут еду складывать в общую кучу, ему положить нечего.

— Поделимся.

— Давай сейчас, а то ему неудобно.

— Какая разница? Все равно все общее.

— Разница есть, — сказал Колька. — Ты, Мураш, то умный, а то совсем ничего не соображаешь.

Я посмотрел на Батона. Он бегал по берегу, помогая вытаскивать вещи из лодок, подавал рюкзак, но у него никаких вещей не было, даже удочки.

— А зачем еду раскладывать?.. — сказал я. — Возьми мой рюкзак и отдай ему. Мне-то все равно, мне удобно.

— Ты генерал, чтобы твой рюкзак носить?

— Не генерал, — сказал я, — а меня дежурным оставляют у лодок. Все равно нести кому-то придется.

— А-а-а… — сказал Колька.

— Бе-е-е… — ответил я.

С Колькой разговаривал я спокойно, но сам жутко радовался. Очень редко мне удается победить Кольку, когда мы спорим.

Колька отнес мой рюкзак Батону, и тот сразу взвалил его на плечи.

Возле бухточки палатки поставить было нельзя: сплошной ельник и камни. Ребята разобрали вещи и пошли в глубь острова.

Ко мне подошел Леха.

— Зачаль как следует лодки. Разобьем лагерь — тебя кто-нибудь сменит.

— Зачем чалить? Я же здесь, они никуда не денутся.

— Спорить не будем, — сказал Леха. — Такой порядок. Вам понятно, матрос Мурашов?

— Чего тут непонятного…

Леха ткнул пальцем в сторону «казанки».

— Услышу мотор — все! Сажаю тебя в лодку и везу домой. Насовсем.

— Ты на меня не кричи, — сказал я. — На матросов кричать не полагается. Ты командуй спокойно.