Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы - [36]

1963

3 февраля. Слушаю с Алёнкой пластинку: "Маленький принц" Экзюпери - какая умная философская сказка!..

16 марта. Снова "стиховой запой", которому я очень рад - что-то останется. Собирается на новую книжку… Выступал во Дворце местной промышленности для СКБ. Конструкторы - народ, воспринимающий даже конструкцию стиха. Читал: "Свердлова", "Дунечку", "Зинку"… Завтра - в обществе слепых с Кликушиным. Как он будет показывать свои эстампы "Витебск"?..

В журнале "Беларусь" - о моей книжке Наум Kислик: "В душе лирического героя живет романтика комсомольской юности и не стареет, не подвластна времени…"

17 марта. Шумиха вокруг Эренбурга. Речь Хрущева. 7 и 8 была встреча руководства страны с представителями творческой интеллигенции - и теперь грозное эхо… Только бы Эренбург успел дописать "Люди, годы, жизнь".

Дважды уходил и оставался в "Новом мире" Твардовский…

Заметки Виктора Некрасова об Америке все-таки интересны, а их бьют, ругают.

Твардовский, который печатает Эренбурга в "Новом мире": "Мы не можем требовать от старого писателя, чтобы он забыл о том, о чем он хочет помнить, и помнил то, о чем хотел бы забыть…" Сам Эренбург установил закон для мемуарной книги: не писать о плохих людях, не писать плохо о хороших…

18 марта. Три дня переводил для театра на белорусский пьесу "Безупречная репутация". Авторы М. Смирнова и М. Крейндель. Сидел на читке. Режиссер Юрий Соболев и актеры теперь ее русифицируют, возвращая к русскому оригиналу не только слова - целые фразы… И просят еще экземпляры. И я сажусь и печатаю на своей "Москве" - еще на белорусском, без их изменений…

22 марта. Много выступаю. Клуб завода Кирова. Трижды в пединституте… По просьбе Ефима Пассова только перед одной его группой - два часа, с вопросами и обсуждением. Спор двух студенток о моей "Первой учительнице". Одна: не может быть учительницы-предательницы… Вторая: а речь не об этом, а о крушении веры во что-то большое, светлое… Милые девочки! Рядом уже, а не в годы войны, рушится вера, идеалы… Бьют Эренбурга. Бьют Евтушенко, Аксенова, Вознесенского. И все газеты поддерживают это битье. Вчера по теле один украинский артист: "Речь Хрущева - освежающий дождь, и теперь, как в городе из-под асфальта, из-под тротуара пробивается юная трава, будут пробиваться таланты"…

Действительно, придется пробиваться из-под тяжелого пресса…

А сейчас по радио передают речь Мазурова. После критики во всесоюзном масштабе начинают искать врагов республиканских (Кулаковский, Чигринов). А потом надо будет переходить к областям и районам…

4 апреля. Вот и дошло до Витебска. Областное совещание творческой интеллигенции. О задачах, которые "вытекают из встреч в Москве и указаний партии и правительства" и стоят теперь перед нами - доклад секретаря обкома КПБ В. Метелицы. Она среди прочего, говорила и о том, что литераторы области пишут о людях труда, но слишком много о цветках и соловьях (?), критиковала театр за репертуар, художников за поверхностное отражение жизни… Первым в прениях выступил инструктор обкома Валентин Пепеляев, он, председатель литобъединения, гневно осудил и заклеймил "неправильное поведение молодых литераторов Евтушенко, Вознесенского, Аксенова", "их попытки направить развитие нашего искусства и литературы по формалистическому пути осуждены на провал"… Все выступающие клеймили писателей и художников за формализм и абстракционизм… А я сказал, что творческих работников области обвинить в формализме и абстракционизме никак нельзя, потому что это подразумевает определенную степень мастерства. А нашим молодым литераторам мастерства-то как раз не достает. И страдают стихи чаще всего от примитивизма… Говорил об эстетическом воспитании, встречах с читателями на всех уровнях… Представитель руководства московских писателей, как он был представлен, Иван Шевцов, уже расширил круг тех, кого надо клеймить, до Степана Щипачева… И клеймил, и осуждал всех, кто "мешает советской литературе и советскому народу двигаться к светлым идеалам коммунизма"… А я закончил выступление строками Щипачева о будущем, куда "мы придем, никого не спросив… По-настоящему только тогда люди увидят, как мир красив"… В перерыве Пепеляев сказал, что мое выступление вызвало неудовольствие Метелицы, которой с возмущением что-то сказал-нашептал Шевцов: я не осудил формалистов и абстракционистов, и был слишком мягок…

13 мая. Телеспектакль по моему сценарию (а он по рассказу Льва Ющенко) - "История почтового ящика": о письмах витеблян, найденных в почтовом ящике и не дошедших до адресатов…

Выступал в 7-ой школе - вечер поэзии. Ребята читали по одному стихотворению русских и белорусских поэтов.

27 июля. Пью из Припяти - моего истока. Все, что за двадцать дней написал в Наровле, занес в записную под названием "Облака из Припяти пьют". Может, так назвать новую книжку?

27 октября Приехала группа "неманцев": Берзкин, Кислик, Тарас, Ефимов, выступал вместе с ними. Подготовил и дал в эфир передачу. А вечером сидели у меня, говорили, шумели, пили водку. И, конечно, слушали мудрые речи "старейшины" Григория Соломоновича, которому исполнилось уже… 45. И в застольных разговорах о "культе личности", о судьбе творцов снова ярко проступала, обрастая новыми эпизодами, судьба Березкина: арест перед войной. Когда немцы приблизились к Минску, его вместе с другими заключенными вывели из тюрьмы: "Идите и кровью смойте вину перед Родиной"… И, не зная никакой своей вины, всю войны "смывал" ее Березкин. Был ранен, но продолжал воевать. И дошел до самой Победы. Но судьба не смилостивилась над ним. И уже после войны он снова попал, арестованный, к тому же самому следователю, который спросил с жестокой иронией: "Так на чем мы остановились в прошлый раз?"… "Мы остановились на том, что я четыре года воевал и искупал кровью свою несуществующую вину", - гордо ответил Березкин. И снова были тюрьма и ссылка. Березкину я уже раньше посвятил две строфы: "Небритый и сгорбленный шел ты, до туч сапогами пыля. Глазами подсолнухов желтых тебя провожала земля. И знало лишь небо в бессильи, что верного сына, как мать, с глазами подснежников синих придут перелески встречать". А сегодня на "Весенней сказке": "Я признаюсь в любви Березкину и честно сознаюсь при том: кормил меня он чудной соскою, наполненной критмолоком"… Поздно вечером Наум Кислик в моей "Книге канцелярской для местных и приезжих постояльцев" оставил веселую запись: "Я признаю, что вел себя, как скот, ведь я привел с собой орду татарскую. Но сей приход вогнал в расход, вписал я честно в книгу канцелярскую".