Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы - [15]
1 февраля. После сессии - Наровля. Вечера в зимнем парке… Завел для стихов маленькую зеленую записную книжку. На первой страничке - фотография Л. Вставил ее прямо над стихотворением: "Где прошла этим вечером ты - запорошила вьюга следы. Только в сердце моем никогда твоего не засыпать следа…" Как много следов уже засыпали вьюги! А этот?.. Да ведь Л. - замужем, чужая жена… Кем же она может мне быть?..
30 мая. Мой столик в читалке никто не занимает… Сижу под большим портретом Маяковского. Еще в начале прошлого года, как протест против "дела врачей", против антисемитизма, я принес и положил на столик мой еврейский "Букварь" - и каждый день его читал… Теперь лежат конспекты и учебники: надо учить, надо сдавать.
12 июля. В Уручье на военных сборах. Ну и вид у нас с Валей Тарасом и Володей Бойко - худые, изможденные солдаты. Да солдаты ли мы? Ходим в строю. Маршируем на плацу. Даже стреляем… А перед этим была сессия и неприятная история с политэкономией… Билет с вопросом о плане Маршалла… Начал бодро отвечать: когда, что, кто предложил - план восстановления послевоенной Европы при экономической помощи США, к плану присоединилась чуть ли не вся Европа… И тут преподаватель кандидат наук Скуман: "А почему не присоединился СССР? " И я, перейдя на какую-то доверительную интонацию: "А может и зря не присоединился?.." Что тут было!.. Влепил мне Скуман "поср." И должен был я лишиться стипендии… Но разрешили пересдать другому преподавателю: "отл"…
16 июля. Ходим. Бегаем. Поем в строю песни. Я запеваю. Может это стихи: "Я был запевалою в роте…" Снятся всякие хорошие, очень "мирные" сны, в которых поочередно появляются все мои бывшие и нынешние знакомые девушки, но больше Л. Написал про сны "Ночью в военных лагерях", как иду просить часовых пропустить сон издалека: "Даже если он печальный, пусть заходит все равно, потому что я ночами жду его уже давно… Часовым, конечно, ясно, их решения просты: пропустить они согласны сон, в котором будешь ты…" Наверное, это о Л. А может о Т… Но кого-нибудь из них пусть бы часовые ко мне ночью пропустили… И все-таки лучше Л. Да что я боюсь назвать ее имя, которое так часто повторяю - Лора!.. Вот написал - доверил дневнику, хоть пишу на листочке, потом перепишу…
5 августа. Последние студенческие каникулы. Они сократились, потому что после летней сессии были военные лагеря, как и после второго курса. А теперь в Наровле на "маминых и папиных харчах" набираюсь сил, готовясь к последнему своему рывку, к диплому. Написал маленький цикл: "Распределение", "На вокзале", "Принимай, школа!.." В них я уже представляю себя пятикурсником, хотя впереди много времени…
2 сентября. Спросили сегодня опять у меня (какая история грустная!..): "А где же, товарищ, солидность твоя дипломная, пятикурсная? Смотри-ка, друзья твои ходят уже походкою преподавателей, а ты, как мальчишка, на этаже мелькаешь несамостоятельно"… Стоял я и думал: "Ну что отвечать, как тяжесть такую обид снести?.." И вдруг, как мальчишка, пустился бежать, язык показав для солидности…
5 сентября. Как всегда, подаст пальто и проводит до трамвая. Он ей муж, а я - никто, хоть знакомым называюсь… Не в моей остаться власти, поднимаю воротник, ухожу… Такое счастье не разделишь на троих…
30 сентября. Какой был сентябрь! И самое-самое в нем, его сердцевина - Симонов! Он приехал на съезд белорусских писателей, который длился четыре дня (15-18 сентября).
Я узнал, что он в Минске и очень захотел его увидеть, прочесть ему стихи. Долго ходил возле гостиницы, в которой он жил, но даже войти в вестибюль не решился, что уже говорить о том, чтобы встретиться с ним… И вдруг объявление: Симонов выступит в университете. 58-я, самая большая аудитория, была битком набита. Стояли в проходах, на столах, на площадке за раскрытой дверью. Я тоже тянулся на цыпочках, пытался найти просвет среди голов и плеч, чтобы лучше увидеть. А слышно было хорошо: в аудитории стояла небывалая тишина… С картавинкой, к которой сразу привыкло ухо, такой мягкой и располагающей она была, он читает стихи разных лет. Я знаю их давно: военная лирика и то, что написано еще в преддверии, в предчувствии будущей грозы - куски из поэмы "Далеко на Востоке", ее заключительная глава "О вечере после боя". Ее широкие раскованные ритмы мне особенно по душе. Может, потому что год назад я тоже написал полусвободным стихом, но зарифмованным, как и у него - "Когда говорят о мире". Писал, как мне слышалось, хотел передать гул и события нашего времени… Он стоит молодой, красивый, я бы сказал, - похожий на свои стихи. И за ним повторяю я не раз читанные строки… Это было днем после лекций. А через несколько часов возбужденная стая (больше девушки) ходит следом за ним, или лучше сказать, по его следам. В студенческой стае - и я. Зачем? Не лучше ли, не проще ли подойти, спросить, могу ли прочесть ему стихи, а не бродить на небольшом расстоянии за ним и его спутниками… Но не хватает решимости… Вечером - зал заседаний в Доме правительства, куда мы тоже попадаем всеми правдами и неправдами. Идет большой литературный вечер для партийного и советского актива Минска. И на нем выступают Михаил Исаковский, Сергей Михалков и другие гости III съезда белорусских писателей. Выступают хорошо, принимают их сердечно. Но я жду Симонова. Он выходит, говорит, что прочтет новую поэму "Иван да Марья". Читает долго. Со всеми вместе слежу за судьбами ее героев… Сколько длится вечер? Наверное, уже три часа. Но вот все выступили. Люди встают, неторопливо расходятся. Надо уходить и нам. Через параллельные стеклянные двери мне еще так хорошо виден президиум, в центре которого - Симонов. "А может, вернемся?" - говорит Лора. Я сам понимаю: как хорошо бы вернуться. "Стихи Симонову прочтешь", - говорит Яша… "Нет, - думаю я, - на это не решусь… Может, в другой раз когда-нибудь…" И словно читая мои мысли, Яша: "А другого раза, может, и не будет"… Сквозь двери нам, уходящим, по-прежнему виден президиум. "Так вернемся?" - это снова Лора, она держит меня за руку… И мы поворачиваем. И снова в зале. Еще не все разошлись, да и президиум в полном составе, только одни встали, другие, сидя, беседуют. К Симонову подошла девушка, протянула книгу для автографа. Он уже занес авторучку - и остановился. Захлопнул книгу, что-то сказал. Девушка спускается вниз. "Не захотел подписать, - расстроенно сообщает она… - Книга библиотечная"… Очень волнуюсь. Но меня уже подтолкнули - и я на первой ступеньке к президиуму. "Ни пуха!" - это вдогонку дуэтом Яша и Лора… Меня уже заметили - смотрят сверху. О чем-то переговариваются Исаковский и Михалков. Кажется, наблюдают за мной Аркадий Кулешов и Петрусь Бровка. Я уже на верхней ступеньке. Не оглядываюсь, знаю: там внизу - преданные мои товарищи и Нина…
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.